Притча о смоковнице. Как надо молиться, чтобы быть услышанным? Притча о бесплодной смоковнице

В Евангелии есть притча, которая часто читается в Церкви под Новый Год. Это притча о смоковнице. Из года в год мы перечитываем эту притчу. Многие из нас знают ее наизусть. И, наверное, каждый из нас может сказать: «Эта притча именно обо мне». У Эдуарда Асадова в одном из стихотворений есть такие строки: «Уж коль расти, то с юности расти, ведь не годами, а делами зреешь». Мы с вами долгое время находимся в Церкви, но так мало добрых плодов обнаруживаем в своей жизни. А иногда и вообще видим в самих себе одно бесплодие. Почему по прошествии многих лет мы с вами можем оказаться духовно бессильными и бесплодными? Отчего мы увядаем и слабеем? Почему мы духовно умираем? Перечитывая эту притчу, мы постоянно встаем перед трудной проблемой: мы знаем эту притчу, но не знаем, как изменить самих себя. Давайте же в очередной раз вслушаемся в слова Христовы и соотнесем их с собственной жизнью. Итак, Спаситель рассказал следующую притчу: «некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, - не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее»

(Лук. 13:6-9).

В другом месте Евангелия от Луки, Христос приводит «притчу о званных на брачный пир» (Лук. 14:16-20), И в этой притче нам даны три причины, из-за которых мы не в состоянии принести духовный плод. Первая причина - это привязанность к земле. Ко всему тому, что окружает нас, к тому, на что направлена большая часть наших желаний и сил. И здесь Господь останавливает каждого из нас и спрашивает: «Если вся твоя жизнь была связана только с преходящим, с чем ты предстанешь передо Мной? То, что у тебя было, уйдет в небытие. Все, чем ты владел на земле, будет отнято. С чем ты предстанешь передо Мной?». С чем мы явимся на суд Христов? С новым автомобилем и просторным жильем? Со счетом в банке? С головокружительным карьерным ростом? С Научной степенью? С нереализованными мечтами и идеями по улучшению своей жизни? Что увидит в нашем сердце Господь? Стремление к обладанию вещами и людьми? Обиду от собственной нереализованности и потерь? Жадность для доброго слова и поступка? Отдых от добродетелей и усердие в грехе? С пустым мелким сердцем предстанет такой человек на Страшный Суд. А суд Божий потому и называется страшным, что вдруг, человек обнаружит, что все, к чему он стремился, пришло в негодность. Человек увидит, что он прошел мимо самого главного в своей жизни: мимо любви, мимо доброты, мимо сострадания, мимо помощи ближнему, мимо Бога, мимо самой жизни.

Вторая причина заключается в том, что человеку катастрофически не хватает времени для Бога. Нам вообще ни на что не хватает времени. Вернее, мы испытываем дефицит времени в отношении добра. У нас нет нескольких минут для молитвы и чтения Священного Писания. У нас не хватает времени для встречи с тем, кто в нас нуждается. Мы просто не в силах выкроить время для того, чтобы прийти в Церковь. Мы постоянно говорим Господу: «Вот подожди, немного разберусь с делами, тогда и приду. Потерпи немного, Господь, управлюсь с очередной проблемой, тогда и выделю время для Тебя. Ребенок подрастет, тогда и приду. Университет закончу, тогда и встретимся. На хорошую работу устроюсь, меньше проблем с деньгами будет, тогда и о душе поговорим. На жилье заработаю, тогда и дух переведу. Еще только одну сделку проведу и тогда отдохну немного. Только выборы выиграю, а потом всецело отдам и сердце, и саму жизнь Тебе, Господь». А дела ведь никогда не кончаются. Не наступит такой день, когда мы скажем: «Ну вот, теперь пора о душе подумать. Пора ближнему помочь. Настало время для настоящей жизни». Всех дел не переделаешь, а за их множеством Бога и самого себя легко потеряешь. Грустно, что мы, зная все это, не стремимся изменить свою жизнь.

И третья причина, которая приводится Христом и из-за которой человек отказывается от вечности, - это обладание тихим человеческим счастьем. У меня есть семья, какая никакая - но есть. Есть дети, есть дом, есть работа. Я по-своему счастлив, а что еще человеку нужно? И мы не понимаем, что неожиданно беда может войти в нашу жизнь. Из-за чьей-то подлости и лжи мы потеряем свое доброе имя. Благодаря злой сплетне или чьей-то зависти может быть разрушена наша семья. Болезнь или смерть могут лишить нас самого близкого и дорогого человека. И что тогда останется от нашего простого человеческого счастья? Обида? Боль? Скорбь и горе? Что в сердце останется после главных потерь в жизни?

Ежедневно Господь ставит нас перед выбором, который со всей ясностью выражен в Ветхом Завете: «жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Втор. 30:19). Но, к сожалению, мы не выбираем жизнь. Мы постепенно каменеем сердцем, становимся бесчувственными к беде ближнего, глохнем к Слову Божьему, привыкаем к собственному умиранию. И вот такого человека настигает Суд Божий. И в такой момент нам нечего сказать. Невозможно привести какие-то доводы в свое оправдание. Мы знаем, что все эти оправдания бессильны перед судом собственной совести и судом Божьим. Мы знаем, «что зря занимаем землю».

Но вместе с тем, в сегодняшнем Евангелии для нас содержится надежда. Господь подходит к нам и, не видя плода в нашей жизни, говорит: «Оставлю тебя и на этот год. Взрыхлю сердце твое большой радостью или глубоким горем. Взрыхлю, чтобы семена вечности, посеянные в твоем сердце, могли дать свои всходы. Дам тебе еще один шанс начать новую, настоящую жизнь. Жизнь ответственную, жизнь осмысленную, жизнь глубокую. Жизнь, в которой всегда есть место для самого главного: и для Бога, и для человека». Какая это надежда для каждого из нас! Не только страх вызывает у нас сегодняшняя притча, но и чувство глубокой благодарности и любви к Тому, Кто любит нас вопреки всему.

У Честертона есть замечательная мысль: «Страх Божий связан с началом. Он сокрушает идолов, прижимает людей к земле. Древние пророки вопиют, славя и страшась Бога. Страх этот - в начале всякой веры - в начале, но не в конце, - в конце же Любовь». Вступим же в этот Новый Год с ответственностью за собственную жизнь, потому что Господь дает нам еще один шанс для исправления. Вступим с верой в милость и любовь Христову. Вступим с благодарностью Господу за еще один, новый год в нашей жизни. Аминь.

Тысячи людей слушали Иисуса, но лишь немногие понимали Его слова. Люди не желали покаяться и жить в послушании Богу. Иисус объяснял им, что любовь Божья долготерпелива, но говорил и то, что не всегда Он сможет указывать им путь. Настанет день для всего народа иудейского и для каждого человека, когда будет уже слишком поздно каяться. Он рассказал такую притчу:

Однажды некий человек посадил на плодородной земле смоковницу. Он ждал, когда она вырастет и начнет плодоносить, очень надеясь, что скоро на ней появятся смоквы. Прошло три года, и он внимательно осмотрел дерево, но ничего на нем не нашел. Оно не принесло ни одной смоквы!

Человек этот знал, что если на дереве нет плодов сейчас, то их никогда и не будет. И потому он позвал садовника и сказал ему:

"Три года я жду плодов с этого дерева, а оно не дало ни одной смоквы. Дерево истощает землю без всякой пользы. Сруби его".

Но садовник просил сохранить дерево: "Оставь его на этот год, господин, - умолял он. - Я сделаю все, чтобы оно плодоносило. Окопаю его и обложу навозом. Быть может, в следующем году на нем будут смоквы. Если же нет, тогда ты срубишь его".

ФИЛОСОФСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Сергей Стратановский

Притча о смоковнице

Этот странный эпизод произошел на следующий день после входа Иисуса в Иерусалим. У Марка и Матфея он излагается по-разному. Привожу сначала рассказ Марка (Мр. 11: 11-14):

“И вошел Иисус в Иерусалим и в храм; и, осмотрев все, как время уже было позднее, вышел в Вифанию с двенадцатью. На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал; и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, пришед к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек! И слышали то ученики Его”.

Далее Иисус, по рассказу Марка, снова приходит в храм, и там происходит всем известное изгнание меновщиков и торговцев из храма (точнее, из храмового двора). Потом он снова уходит из города с учениками, а поутру, когда они проходят мимо той смоковницы, она оказывается засохшей. Тогда Петр, вспомнив об Иисусовом проклятии, говорит ему: “Равви! посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла” (Мр. 11: 21). В ответ Иисус произносит речь, в которой он никак не объясняет проклятия смоковницы,
а говорит лишь о том, что можно творить чудеса, имея “веру Божию”.

По-иному рассказывает об этом Матфей. У него меновщики и торговцы изгоняются уже при первом посещении Иисусом храма. Затем он исцеляет подошедших к нему слепых и хромых, его восхваляют дети, восклицая: “осанна Сыну Давидову”, что вызывает негодование у первосвященника и книжников. Затем он уходит в Вифанию, но не с учениками, как у Марка, а один. Далее привожу слова Матфея:

“Поутру же, возвращаясь в город, взалкал; и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не нашед на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла”. (Мф. 21: 18-19).

Ученики, оказавшиеся тут же, удивляются чуду, а Иисус, так же как
у Марка, говорит им о силе веры, способной творить чудеса. Эпизод этот, однако, вызывал недоумение уже у самих евангелистов. Характерно неуклюжее замечание Марка о том, что “еще не время было собирания смокв”. Неужели Иисус не знал об этом? Некоторые комментаторы полагают, что речь здесь идет о так называемых ранних смоквах (паггим ). Они действительно появляются в это время, в месяце нисан, это фиги, которые можно есть
и которые, по существу, не плоды, а листообразователи. Но этот ботанический комментарий не объясняет Иисусова гнева на неповинную смоковницу. Поэтому разгадка, думаю, лежит в другой плоскости. Перед нами вовсе не реальный эпизод, а притча. Притча, которую Иисус рассказал своим ученикам после изгнания менял и торговцев из храмового двора и до Тайной вечери. Ученики не поняли, о чем он говорит, и потом ученики учеников сочли ее реальным эпизодом. Но о чем притча? Можем ли мы ее приблизительно реконструировать? Да, можем, поскольку близкий к ней назидательный рассказ есть в Евангелии от Луки. Вот он:

“И сказал сию притчу: некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом: не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее”. (Лк. 13: 6-9)

У Луки эта притча никак не связана с последними днями жизни Иисуса: он рассказывает ее до последнего своего прихода в Иерусалим. Смысл ее достаточно прозрачен: она - ответ на нетерпение учеников: почему обещанное наступление Царства Божьего все откладывается и откладывается. Иисус как бы отвечает: потерпите еще, если в этом году не наступит, то тогда… Но что же тогда?

Тогда он оказывается обманщиком, лжемессией или человеком, неправильно понявшим, чего от него хочет Бог.

Притча в Евангелии от Луки - это притча надежды. А то, что Иисус рассказал своим ученикам в Иерусалиме, - это притча смятения. То, чего он желал и на что надеялись ученики, не случилось. Остановимся на этом подробнее.

Следует ясно понять, для чего Иисус с учениками в последний раз пришел в Иерусалим. Ответ вроде бы прост: во-первых, на праздник Пасхи,
а во-вторых, чтобы свершилось то, что должно было свершиться. В Евангелиях подчеркивается, что он заранее знал о своей участи. Вот свидетельство Матфея: “И, восходя в Иерусалим, Иисус дорогою отозвал двенадцать учеников одних, и сказал им: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть;
и предадут Его язычникам на поругание и биение и распятие; и в третий день воскреснет” (Мф. 20: 17-19).

То же у Марка и Луки. Лука к этому еще добавляет свой комментарий: “Но они ничего из этого не поняли; слова сии были для них сокровенны,
и они не разумели сказанного” (Лк. 18: 34). А в Евангелии от Иоанна осуждение Иисуса на смерть трактуется как осуществление предвиденья: “Да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет” (Ин. 18: 32).

Все это, однако, переосмысление более позднего времени, когда надо было доказать, что Иисус был Христом, то есть Мессией (“Христос” - греческий перевод слова “Мессия”), а следовательно, знал наперед, что ему предстоит. Но знать он этого не мог и ожидал, как я полагаю, совсем другого,
а именно явления самого Бога или же его посланников и наступления Царства Божьего. Этого же с нетерпением ждали и апостолы.

Пожалуй, будет неверно сказать, что он собирался провозгласить Царство Божие: он не мог этого сделать без помощи Отца, без зримого вмешательства Отца в ход событий. Но как Иисус представлял себе это Царство?

Мы об этом можем лишь гадать. Сам Иисус говорил о нем в основном притчами. Достоверно мы можем сказать лишь о двух моментах: Суде
и мессианском пире. Можно только предположить, что Иисус склонялся
к представлению о Царстве как “о жизни будущего века”, новом эоне,
в котором воскреснут мертвые, а достойные обретут бессмертие. Возможно, что, как впоследствии было описано в Откровении Иоанна Богослова, предполагалось два этапа: мессианское царство, а затем “жизнь будущего века”, то есть кардинальное изменение реальности. Вероятно и то, что у простого народа и у апостолов были более земные представления о Царстве Божьем, но вряд ли стоит их резко противопоставлять тому, что говорил о нем Иисус.

Но считал ли сам Иисус себя Мессией, то есть Христом? У исследователей Нового Завета нет единого мнения по этому вопросу. Сам он так себя не называл, а называл Сыном Человеческим, что можно считать эквивалентом слова “Мессия”. Существует понятие так называемой “мессианской тайны”, понятие, введенное немецким библеистом Вреде (1859-1906). Он попытался ответить на вопрос, почему Иисус запретил ученикам говорить народу
о своем мессианстве. Ответ его был однозначен: Иисус самого себя Мессией не считал. Вряд ли такой вывод правомерен: слишком многое в Евангелиях ему противоречит. Я думаю, что истина тут где-то посередине: он сам пытался понять, кто он такой и чего от него хочет Бог. Попытаемся представить, что он мог думать о себе.

Несмотря на разнообразие представлений о Мессии у иудеев того времени, одно в них было, вероятно, общим: Мессия должен быть из рода царя Давида. У нас нет оснований считать, что Иисус был прямым потомком Давида. (Родословные у Матфея и Луки были сочинены позже и недостоверны.) Если бы он был его потомком, то синедрион не осмелился бы приговорить его к смерти. Современные исследователи утверждают, однако, что потомки Давида действительно жили в Назарете и причастность Иисуса
к этому роду нельзя безоговорочно отрицать. Может быть, эта причастность и привела его к мысли о его особых отношениях с Богом, отношениях Сына и Отца. Но это Сыновство не надо понимать натуралистически - как впоследствии понималось. Сын - значит, избранный Богом, избранный в избранном народе и призванный возвратить этот народ к Богу. Именно так понимается Сыновство во 2-м псалме: “Возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя” (Пс. 2: 7).1

Был и другой важный фактор: Иисус открыл в себе необычные способности, некую силу, благодаря которой он мог исцелять людей. Сила эта, по его представлению, была от Бога и была дана ему, чтобы он привел весь Израиль к покаянию. При этом он не отделял своей деятельности учителя (равви), от деятельности целителя, ибо болезнь по тогдашним иудейским представлениям была следствием греха.

Иисус не основывал новой религии, он верил, что мир, в котором он
и все другие живут, кончается и скоро, в текущем или следующем году, наступит Царство Божие. В это Царство, однако, войдут не все, а лишь те из иудеев, кто успеет принести “плод покаяния”. Это вовсе не означает, что остальные народы должны погибнуть. Просто по тогдашним иудейским понятиям Израиль предстоит перед Богом за всех людей и его спасение и было бы спасением всех народов.2 Это подобно тому, как Сын Человеческий предстоит перед Богом за весь Израиль и его жизненная задача в том, чтобы “плод покаяния” принесли как можно большее число “сынов Израилевых”.3 Но что же Иисус подразумевал под покаянием?

Русское слово “покаяние” - это неточный перевод греческого слова “метанойа”, что означает перемену ума (“умоперемену”, как переводил это слово Карсавин). Иисус между тем вряд ли говорил и, во всяком случае, не мыслил по-гречески. Исследователи полагают, что в своих проповедях он употреблял слово тшува , которое переводится на русский язык как “возвращение”, то есть “возвращение к Богу”. (В связи с этим становится понятным аллегорический смысл притчи о блудном сыне.) Такое возвращение включало в себя как умоперемену, так и покаяние.

В своем желании возвратить по возможности весь Израиль к Богу Иисус следовал за Иоанном Крестителем, но в отличие от Иоанна он настаивал не на ритуальном (водное крещение), а чисто этическом пути к этой цели. После того как Иоанн был заключен в темницу Иродом Антипой, Иисус понял, что миссия спасения “погибших овец дома Израилева” перешла целиком к нему. Однако он быстро осознал, что не сможет обойти со своей проповедью всех “городов Израилевых”, и послал на проповедь своих учеников. Но они вскоре возвратились к учителю, вероятно, потому, что их слова воспринимались с недоверием и у них не было дара целительства. Как сообщает Лука, Иисус предпринял тогда еще одну попытку, отправив на проповедь семьдесят других своих учеников. Характерно при этом сказанное им напутствие: “Идите! Я посылаю вас, как агнцев среди волков” (Лк. 10: 3) И вероятно, тогда же он решил, что для спасения большинства достаточно простого признания каждым своей греховности. Намек на это есть, как мне кажется, в притче о блудном сыне. Ведь блудный сын возвратился к отцу не потому, что осознал греховность своей жизни, а потому, что ему угрожала голодная смерть. Тем не менее отец простил его.

Чем дальше, тем больше Иисус чувствовал, что слишком мало “погибших овец дома Израилева” возвратилось к Богу, а между тем Царство Божие уже “при дверях” и большинство народа окажется в положении неразумных дев, не купивших вовремя масло для светильников. Но, может быть, Господь на Своем Суде просто простит всех неуспевших или не захотевших принести “плод покаяния”? Судя по всему, Иисус не сразу, но стал допускать такую возможность. Вообще образ Бога в его сознании явно двоился: с одной стороны, грозный Судия, а с другой - любящий и милосердный Отец. И этот второй образ постепенно вытеснял первый.4

Надежда на безграничную милость Божию соединилась у Иисуса с мыслью, что Мессия, Сын Человеческий - именно он. Окончательное осознание себя Сыном Человеческим связано, на мой взгляд, с событием, называемым Преображением. В рассказе о нем, как я полагаю, отразился реальный мистический опыт, бывший у Иисуса: озарение неким светом, пришедшим из трансцендентного мира. Именно тогда он решил, что Царство должно наступить в ближайшую Пасху.

И вот он входит в Иерусалим вместе со своими учениками. Въезжает верхом на осле.5 Вряд ли его приветствовали толпы народа, но людей, слышавших о нем и ожидавших прихода Мессии и Его Царства, было немало. Он направляется к храму и входит с апостолами в храм. Марк невнятно говорит о том, что он осмотрел храм и ушел из него, поскольку время было позднее. Зачем ему было осматривать храм, в котором он, вероятно, бывал
и раньше? Явно он ждал, что должно произойти нечто сверхобычное: если не явление Самого Бога, то ангелов или во всяком случае должно быть дано знамение, возвещающее начало Царствия Божьего.6 Но ничего этого не произошло.

Согласно Матфею, как только Иисус пришел в храм, он стал изгонять оттуда торгующих, но я склонен больше доверять Марку: его рассказ психологически более достоверен. Согласно Марку, так как “время было позднее”, он ушел (с двенадцатью, по утверждению Марка, но вероятнее, что один)
в Вифанию. Это было похоже на бегство. Иисус не мог понять, почему ничего не случилось, и ему надо было решить, что делать дальше. И он принимает решение: следует произвести некое действие навстречу Богу, и тогда Он уж точно явится или даст знаменье. Этим действием и стало изгнание торгующих и менял.

Торгующие и менялы располагались не в самом храме, а в храмовом дворе, который также назывался двором язычников и не имел того сакрального статуса, который имел сам храм.7 Там продавали животных и птиц для жертвоприношения, а также меняли римские монеты на местные, поскольку первые считались нечистыми из-за изображения императора на них и покупать жертвенных животных на них было нельзя.

Торговля и обмен были особенно оживленными перед Пасхой. Против того, чтобы все это происходило в храмовом дворе, были фарисеи, но для большинства народа это было удобно. Из евангельских рассказов создается впечатление, что Иисус счел, подобно фарисеям, торговлю рядом с храмом неприемлемой. В действительности смысл его действий был совсем иной,
и сформулировать его можно примерно так: не надо больше жертвоприношений, все это уже ни к чему, ибо сейчас наступит Царство Божие. Я не сомневаюсь, что Иисус именно так и сказал, иначе как объяснить, что ни торговцы, ни менялы никак не сопротивлялись, а храмовая стража не вмешалась. Но трубный глас не раздался, и ангелы - вестники воли Божьей - не явились. Небо по-прежнему хранило молчание.

Это был новый удар, который привел Иисуса в смятение. Почему Бог Отец отвернулся от него? Может быть, он принял за Божью волю искушения дьявола, отца лжи? Может быть, он вовсе не Мессия? Именно это смятение и отразилось в притче о смоковнице, которую он тогда рассказал ученикам. Смоковницей, которая, возможно, проклята и никогда не принесет плодов, он ощутил себя, свою душу. Вероятно, именно тогда многие приветствовавшие его как Мессию разуверились в нем. В этом разочаровании, кстати, - психологический корень предательства Иуды.

Однако кризис длился недолго. Иисус осознал то, о чем думал и раньше: он другой Мессия, Мессия не во славе, а в унижении, он - Эвед Яхве.

Об Эвед Яхве говорится в Книге пророка Исайи, в той ее части, которая считается искусственно присоединенной к этой книге, и ее неизвестный автор условно именуется Второисайей. На русский язык “Эвед Яхве” переводится как “раб Божий”, но это неверно. В еврейском языке слово “эвед” не имеет того уничижительного смысла, который содержится в русском слове “раб”. Скорее это слуга или служитель, как переводил это слово о. Александр Мень.8 Это человек, добровольно служащий Богу, и его статус вполне согласуется со статусом Сына Божьего. Вот что сказано о нем у Второисайи:

“Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его.

Но Он взял на Себя наши немощи, и понес наши болезни; а мы думали, что Он поражаем, наказуем и уничижен Богом.

Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились.

Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на Него грехи всех нас.

Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и, как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих.

От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? Ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь” (Ис. 53: 3-8).9

По свидетельству евангелистов, Иисус предполагал такой оборот событий, когда его могут арестовать и подвергнуть какому-то наказанию. Но предполагал ли он свою казнь? Это сомнительно: Бог Отец может допустить страдания Своего Сына, но может ли Он желать Его смерти? Даже если иметь в виду его воскресение в Судный день, то пребывание души
в Шеоле, даже короткое время, - невыносимо, поскольку это жалкое едва-существование вне Бога , без Бога , ибо Господь - Бог живых, а не мертвых.

Иисус допускал возможность своих страданий в период до Преображения , но после бывшего у него мистического озарения уверился в том, что милостивый Отец явится и испытания страданиями не потребуется. Однако в связи с происшествием в храмовом дворе все переменилось. Иисус осознал, что Бог хочет не только его страданий, но и жертвы. Это должна быть искупительная жертва за весь Израиль, за всех, кто не успел или не хотел “принести плод покаяния”.

В русском слове “искупление” просматривается связь с такими не слишком возвышенными понятиями, как “выкуп” и “откуп”. Значения этих однокоренных слов очень далеки друг от друга, но для Иисуса, я думаю, эти понятия были близки, и искупительную жертву он понимал именно как выкуп. Выкуп с целью умилостивить Бога. С этой же целью в храме приносили
в жертву ягнят. И вот теперь таким жертвенным агнцем предстояло стать ему.

Как же, однако, все это совместить с представлением о Боге как любящем Отце, представлении, которое, по моему мнению, вытеснило в сознании Иисуса образ Бога карающего, Бога-Судьи? Дело в том, что из Торы он знал: Богу нужна не сама жертва, а готовность к жертве. Ангел остановил руку Авраама, когда Авраам был готов убить Исаака. Он прошел испытание на верность Богу, и сама жертва уже была излишней. Так примерно думал Иисус, и что он думал именно так, что его мысли двоились, ясно из двух противоположных по смыслу событий: Тайной вечери и молитвы в Гефсиманском саду.

Что такое Тайная вечеря? Празднование иудейской Пасхи, как утверждают синоптики?10 Но Иоанн свидетельствует, что Тайная вечеря была до Пасхи, и я склонен в этом случае ему доверять.11 Ведь смысл ее не в праздновании чего-либо, смысл ее можно обозначить словами: я к жертве готов . Иисус не произнес этих слов, но обратился к Богу, сказав это на языке ритуала. Вот свидетельство Марка:

“И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им
и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое.

И взяв чашу, благодарив, подал им; и пили из нее все.

И сказал им: сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая.

Истинно говорю вам: Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божием” (Мр. 14: 22-24).

Обычно эти действия Иисуса трактуют как установление таинства евхаристии. Такое понимание есть уже в Евангелии от Луки: “…сие творите
в Мое воспоминание” (Лк. 22: 19). Однако это позднейшее осмысление, исходящее из того, что Иисус был основателем новой религии. Но он не основывал новой религии, и учреждение ритуала евхаристии не было для него главным, он совершал эти символические действия прежде всего для Бога. Почему он не обратился к Богу прямо? Потому что хотел показать:
я исполню Твою волю, а не свою. Сам я умирать не хочу. То, что он не хотел умирать и надеялся, что Бог его спасет, доказывает его прямое обращение
к Нему в Гефсиманском саду.

Но почему он был так уверен, что его приговорят именно к смерти? Ведь у синедриона были и другие варианты наказания. И не выгодней ли было замять дело и не выносить его на суд римской власти? Создается впечатление, что евангелисты чего-то не договаривают. Чего же?

По евангельским свидетельствам, Иисуса обвинили прежде всего в кощунстве, в том, что он объявил себя Сыном Божьим. (Как я говорил выше, Сыновство Мессии следует понимать как избранничество, и члены синедриона так это и понимали.) То, что Иисус был в глазах его судей лже-мессией, - несомненно, но было ли это достаточно для вынесения смертного приговора? Может быть, боялись политического влияния Иисуса, боялись, что народ провозгласит его вождем? Это опасение, вероятно, имело место, но вряд ли оно сыграло решающую роль: судьи не могли не знать, что Иисус не годился в народные вожди и не призывал к мятежу. То, что этот аргумент выставили как основной перед Пилатом, ничего не доказывает: нужно было скрыть какое-то обвинение, для римлян непонятное. Что же это за обвинение?

В евангелиях оно не приводится, но по некоторым евангельским эпизодам его можно реконструировать. Привожу свидетельства евангелистов:

“А книжники, пришедшие из Иерусалима, говорили, что Он имеет
в Себе веельзевула и что изгоняет бесов силою бесовского князя” (Мр. 3: 22).

“Фарисеи же, услышавши сие , сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского” (Мф. 12: 24).

“Некоторые же из них говорили: Он изгоняет бесов силою веельзевула, князя бесовского” (Лк. 11: 15).

Иисус - экзорцист и целитель, вызывал, как мы видим, у книжников
и фарисеев подозрение: а точно ли от Бога его сила, его необыкновенные способности? После события в храмовом дворе эти подозрения переросли
в уверенность: ведь Бог не внял Иисусу - значит, он не от Бога, Бог не посылал его на служение. Эта логика была прекрасно понятна самому Иисусу, и поэтому он был уверен, что его приговорят к смерти. Другое дело, что Пилат мог не утвердить приговор, и Иисус не исключал такой возможности и, вероятно, надеялся на это. Разумеется, по его пониманию, Пилат в этом случае действовал бы не от себя, а по воле Божьей. Но Пилат утвердил приговор.12

Итак, позорная казнь на кресте оказывалась неизбежной. Но он продолжал надеяться. На что? Я считаю, что мысль о посмертном воскресении только его как “первенца из мертвых” была чужда Иисусу. Он верил в воскресение, но не себя одного, а всех в Судный день, на пороге “жизни будущего века”. А надеялся он на другое: на то, что Бог его спасет и восхитит на небо живым. Не будет же Бог равнодушно смотреть на страдания возлюбленного Сына. Очень вероятно, что он представлял свое спасение примерно так: явится пророк Илия на огненной колеснице, снимет его еще живого
с креста и возьмет с собой на небо. Косвенное свидетельство этому - толки
в толпе после его отчаянного вопля. Вот что пишет об этом Марк:

Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет.

А один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал
Ему пить, говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его” (Мр. 15: 34-36).

Марк приводит слова Иисуса по-арамейски, но тут явная нестыковка: перепутать Элои с именем Илия трудно. Вероятно, почувствовав это Матфей приводит эту фразу на еврейском: “Или, Или! лама савахфани?”

Кому следует больше доверять? Возглас этот - начало 21-го псалма,
и поэтому Иисус вполне мог произнести его по-еврейски. Но я склонен больше доверять Марку именно из-за упомянутой нестыковки. Не были ли разговоры в толпе реакцией на другой, не дошедший до нас, возглас Распятого? На вопль, действительно призывающий Илию?13

Но что выражает крик “Элои, Элои!”? Крайнюю степень отчаяния? Осознание того, что Бог, как и тогда, в храмовом дворе, не придет на помощь? Многие библеисты (в том числе Аверинцев) возражают: эти слова - лишь начало 21-го псалма, и понимать их нужно исходя из содержания этого псалма в целом. Действительно, весь этот псалом - мольба о спасении. Но не только. В нем есть и недоумение: почему Господь медлит: “Боже мой! я вопию днем, - и Ты не внемлешь мне, ночью,- и нет мне успокоения”. Жалобы потом сменяются мольбой: “Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне; Избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою; Спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня”. И наконец мольба переходит в восхваление: “Боящиеся Господа! восхвалите Его. Все семя Иакова! прославь Его. Да благоговеет пред Ним все семя Израиля”.

Все эти чувства обуревали и Иисуса. Но допустить, что он не надеялся уже на милость Божию, было бы, мне кажется, неверным. Надежда на спасение оставалась у него до последнего вздоха.

Возглас “Элои, Элои!..” заставляет вспомнить и речи Иова из великой ветхозаветной книги. Но ситуации Иова и Иисуса существенно различны. Напомню сюжет “Иова”. Бог Отец и сатана (в современном переводе С. С. Аверинцева - Противоречащий) заключают между собой нечто вроде пари. Как всякое пари, оно предполагает лишь два варианта: либо Иов “похулит Бога и умрет”, либо будет надеяться на Него вопреки страданиям. Но происходит нечто третье, то, чего не предполагали ни Бог, ни Противоречащий: страдания дают Иову право потребовать от Бога объяснения их причины и смысла. Более того: он хочет знать, почему вообще в мире так много несправедливости. И Яхве ничего не может ответить Иову: его речь “из бури” всего лишь демонстрация могущества, а вовсе не ответ.

В отличие от Иова Иисус знает, почему он страдает, знает, что распятие - это искупительная жертва, на которую он пошел добровольно. Он не вызывает Яхве на очную ставку, он лишь недоумевает: почему Бог так долго смотрит на мучения своего Сына и медлит со спасением.

Итак, я утверждаю, что Иисус не верил в свое посмертное воскресение. Представление о том, что он воскрес на третий день, появилось сразу после того, как женщины, пришедшие умастить мертвое тело, обнаружили, что гробница пуста. Существуют различные рационалистические объяснения этого факта. Все они рассмотрены в недавно вышедшей книге Г. Г. Ястребова.

Привожу составленный им перечень:

1) женщины перепутали гробницу;

2) Иосиф Аримафейский или кто-то из сочувствующих Иисусу перезахоронил тело;

3) тело перезахоронили по приказу синедриона или Пилата;

4) Иисус не был мертв; он очнулся и ушел;

5) ученики выкрали тело.14

Ястребов убедительно доказывает несостоятельность этих версий и делает заключение, что в настоящее время убедительного рационалистического объяснения пустой гробнице пока не найдено. Но у меня есть такое объяснение: тело было действительно украдено и сожжено. Кому это было нужно? Тем самым участникам суда синедриона, которые настаивали на смертном приговоре. Ведь для них, повторяю, он был не только лжемессией,
но и чародеем, творившим свои чудеса и исцелявшим людей “силою князя бесовского”. Следовательно, он не должен был воскреснуть, когда придет настоящий Сын Человеческий и мертвые будут воскрешены.

Похитить тело не составляло труда, так как у гробницы была не римская,
а храмовая стража, то есть свои. Но поэтому вряд ли в этом деле были замешаны первосвященники Анна (Ханан) и Кайафа, поскольку они просили
у Пилата именно римскую стражу (см.: Мф. 27: 62-66).

Однако сжечь тело где-либо незаметно - трудно. Тем не менее было рядом с Иерусалимом место, где это можно было сделать, поскольку там постоянно горел огонь. Это место называлось Хинном или Бен-Хинном,
а в русском переводе - “долина сыновей Энномовых” или “геенна”. Это та самая “геенна огненная”, которой, по словам Иисуса, обречены нераскаявшиеся грешники. В речи Иисуса это выражение имеет символическое значение, хотя связь его с реальным местом была вполне понятна его слушателям.

История этого места такова. В языческие (ханаанские) времена там совершались языческие обряды, во время которых приносили в жертву детей. Поэтому у евреев это место считалось проклятым, и жители Иерусалима устроили там городскую свалку для мусора и непогребенных трупов, которых (как
и мусор) постепенно предавали огню. Возможно, этой “геенне огненной” были обречены разбойники, распятые вместе с Иисусом, и Иосиф Аримафейский, полагая, что тело Иисуса ждет та же участь, поспешил с погребением.

Долина Хинном находилась к югу от Иерусалима, у так называемых Солнечных ворот. (Сейчас это жилой район еврейской части Иерусалима.) Голгофа тоже находилась вне городских стен, но к северу. Так что похитители могли пронести тело, не заходя в город, а обогнув его. Почему об этом не догадались апостолы? Думаю потому, что сама мысль о том, что их учитель может оказаться в “геенне огненной”, просто не могла прийти им в голову. А исполнители тоже не были заинтересованы в том, чтобы это стало известно. Так и образовались психологические предпосылки мысли о воскресении. Она и стала краеугольным камнем будущей религии, но она же -
камень преткновения для современного сознания, не желающего согласиться с тем, что законы природы были когда-либо нарушены. Я считаю, что идея воскресения умаляет собственно человеческое в Иисусе, ставя его в один ряд с Озирисом и Адонисом, умирающими и воскресающими богами языческих культов. Умаляется прежде всего подвиг Иисуса, добровольно пошедшего на смерть, и вся эта история становится пусть величественной, но мистерией, то есть представлением, устроенным Богом Отцом для вразумления людей. Идея воскресения ничего не дает современному человеку.

Итак, если мои предположения верны, то за евангельскими строками видится совершенно другая история, не та, которую попытались рассказать евангелисты. Это история о том, как Бог Отец не установил на земле Своего Царства и не спас Своего избранного Сына от мучений и смерти. Первый вывод, который можно из этого сделать, - атеистический: Бога нет. Другой, более осторожный: Бог есть, но Он молчит и не вмешивается в людские дела. Я не буду здесь обсуждать ни тот, ни другой вывод, поскольку вопрос, меня занимающий, - иной. Его можно сформулировать примерно так: чем же является Иисус для современного человека, не верящего в его воскресение и Божественную природу? Имеет ли для такого человека какую-либо ценность личность Иисуса, его судьба и его учение? Я считаю, что да, имеет, и постараюсь здесь доказать это.

Я полагаю, что в жизни Иисуса реализовались по крайнее мере две ценности, важные для всех времен: служение и самопожертвование. Иисус понимал свою жизнь как служение, причем не только Богу, но и народу. Его задачей, как я уже говорил выше, было привести весь Израиль к покаянию, оправдать его в глазах Бога. Для нас здесь, однако, важно не только содержание этого служения, но и сам принцип жизни не для себя, а для других. Жизнь для других и привела Иисуса к мысли о жертве.

Но тут важно подчеркнуть следующее: он не стремился к самопожертвованию изначально. Сначала он думал, что его проповедь быстро возымеет действие. Когда этого не случилось, он решил что Господь простит грешников, даже если они просто признают, что грешны. И только осознав, что он неправильно понял намерения Бога, он решил принести самого себя в жертву. Все это значимо и сейчас, поскольку, на мой взгляд, изначальная устремленность к самопожертвованию не есть нечто безусловно положительное. Под ней может скрываться страх перед жизнью, нежелание жить. Желающий погибнуть “за великое дело любви” способен принести в жертву
и других: судьбы многих русских революционеров-террористов тому свидетельство. Психологическая установка Иисуса, по моему убеждению, была совсем иная.

Но помимо личности и судьбы было еще учение Иисуса. Что оно значит для нас? Вопрос очень сложный, и в рамках настоящей статьи ответить на него основательно невозможно. Поэтому поделюсь лишь некоторыми общими соображениями.

Иисус был апокалиптическим пророком, и вся его проповедь строилась
в преддверии грядущего Суда и наступления Царства Божьего. Он жил
в неком уплотненном и искривленном времени, и отсчитывалось это время не из прошлого, а из ближайшего будущего. И подобно тому как в неевклидовом (искривленном) пространстве пересекаются параллельные линии, так
и в искривленном времени изменяются некоторые предписания Моисеева Закона: возвращение к Богу предполагает праведность, превосходящую праведность книжников и фарисеев. То есть антагонизм Иисуса и фарисеев неправильно воспринимать как идейный: они действовали в едином смысловом поле, но в разных временах: фарисеи - в длящемся, а Иисус -
в эсхатологическом. Отсюда и некоторые парадоксальные, идущие против здравого смысла положения Иисусовой проповеди: вроде любви к врагам
и непротивления злу. Но если иметь в виду эсхатологическую перспективу, то они становятся если и не вполне, то более понятными.

Впрочем, как парадоксальные, бросающие вызов разуму они были осмыслены лишь в XX веке. Особенно много говорил на эту тему Лев Шестов. Вот характерное его высказывание из статьи 1906 года “Пророческий дар
(К 25-летию смерти Достоевского)”: “Нечего говорить, что учение о непротивлении злу есть самое страшное, а вместе с тем самое иррациональное
и загадочное из всего, что мы читаем в Евангелии. Все наше разумное существо возмущается при мысли, что злодею оставляется полная материальная свобода для совершения его злодейских дел. Как позволить разбойнику на твоих глазах убить неповинного ребенка и не обнажить меча?! Кто вправе, кто мог заповедать такое возмутительное предписание?”15

Шестову можно возразить, что Иисус обращался к людям, признававшим Закон, а разбойники были вне Закона и обнажить меч, защищаясь или защищая кого-либо от них, не было грехом. Вспомним, что апостол Петр носил меч, вероятно, с разрешения Иисуса и, вероятно, для защиты от тех же разбойников. Однако это возражение, как и факт привязанности евангельской проповеди к эсхатологической ситуации, лишь корректирует, но не отменяет сверхразумности этой проповеди. В ней мы находим иную точку отсчета, иную, непривычную нам мораль. А поскольку Новый Завет был
и остается священной книгой христианских народов, то это обстоятельство всегда создавало достаточно сложную этическую ситуацию, которую можно обозначить примерно так: в книге - одно, а в жизни - совсем другое. Евангелие могло быть взрывоопасным, оно могло порождать ереси и породило Реформацию.

Мы, современные люди, живем в длящемся, развернутом в бесконечность времени, а не в “конце времен”. Правда, апокалиптические предчувствия возникают, но апокалипсис для нас не то, чем он был для современников Иисуса. Для нас - это некая глобальная катастрофа, а для них - Суд и следующее за ним Царство Божие. Или, другими словами: конец одного эона и начало другого, в котором наша плоть будет преображена. Жить
в конце времен - значит готовиться к Суду. Мы к Суду не готовимся,
и поэтому не все евангельские заповеди представляются нам обязательными для исполнения. Например, требование непротивления злу побуждает не
к буквальному исполнению, а к осознанию границы, предела нашего сопротивления этому злу. Мы не будем благословлять ненавидящих нас, но не будем и желать их гибели. Евангельская этика навсегда останется для нас “вечно иным”, чем-то не определяющим, а корректирующим наши поступки.

Думаю, что для современного человека Иисус исторический важнее Иисуса Христа веры. Само осознание того, что такой человек когда-то был, вырывает нас из обыденности. Освобождая его образ от мифологической скорлупы, признавая ценностью не только его жизненный подвиг, но и колебания
и сомнения, мы приближаем его к нам, к нашему времени.

1 Избранником именуется Сын Человеческий и в апокрифической Книге Еноха: “И в этот день я пошлю Моего Избранного жить между ними, и преобразую небо, и приготовлю его для вечного благословения и света” (Книга Еноха: Апокрифы. СПб., 2000. С. 36).

2 Ср: “Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные” (Быт. 12: 3).

3 В Евангелии от Матфея Иисус прямо говорит: “Я послан только к погибшим овцам дома Израилева” (Мф. 15: 24).

4 В этой связи следует упомянуть гностическую идею о том, что Богом Иисуса был не Яхве, а какой-то другой, не яростный и капризный, а милосердный Бог. В этом утверждении следует видеть не столько антииудаизм, сколько попытку рационалистически разрешить противоречия ветхозаветного теизма.

5 Считалось, что Мессия явится именно на осле. Это представление сохранилось
и в позднем иудаизме. Вот что писал об этом русский библеист прот. А. В. Смирнов:
“В Талмуде явление Мессии рисуется в двояком виде: └если сыны Израиля, - говорится
в Babyl Sanhedrin, - окажутся достойными, то Мессия придет с облаками небесными, если же нет, то он явится бедным, едущим на осле” (Смирнов А. В. Мессианские ожидания и верования иудеев около времени Иисуса Христа. Казань, 1899. С. 357).

6 Прот. А. В. Смирнов пишет об этом так: “…иудеи ожидали, что явлению Мессии будут предшествовать разнообразные знамения и чудеса: солнце будет светить ночью, на небе будут видимы необыкновенные явления, раздатся трубный звук, Господь даст своему народу небесный меч, чтобы сокрушать врагов, страх и ужас постигнет всех, живущих на земле и т. д.” (Цит. соч. С. 136).

7 Ср. в Откровении Иоанна Богослова: “А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам; они будут попирать святый город сорок два месяца”. (Отк. 11: 2).

8 В славянской и русской Библии Эвед Яхве именуется также Отроком, что, похоже, равнозначно слуге: “Вот, Отрок Мой, которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд” (Ис. 42: 1).

9 На том, что Иисус ориентировался на образ Эвед Яхве, настаивал Альберт Швейцер. Приведу цитату из его работы “Мистика апостола Павла”: “Иисус, таким образом, перенес на Мессию слова о страданиях раба Божия в Ис. 53. Интересно, что уже в апокалипсисах Еноха, Варуха и Ездры о Мессии и о Сыне Человеческом говорится в выражениях, восходящих к тем местам Второисаии, где речь о рабе Божием. Так, у Еноха Сын Человеческий, как и в Ис. 53, 11, называется праведником (Ен. 38, 2; 46, 3; 47, 1; 47, 4) и, как в Ис. 42, 1, избранным (Ен. 39, 6; 45, 3; 48, 6; 49, 2). В апокалипсисах Варуха (70, 9) и Ездры (4 Ездр. 7, 28) Бог называет Мессию своим рабом, а в апокалипсисе Ездры (4 Ездр. 13, 32) рабом называется также и Сын Человеческий. Таким образом, осуществляемое Иисусом соотнесение Мессии - Сына Человеческого - со страдающим рабом Божиим уже было до некоторой степени подготовлено в позднеиудейской эсхатологии” (Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М., 1992. С. 280).

Следует, однако, заметить, что мои интерпретации евангельских событий не совпадают с интерпретациями Швейцера.

10 Синоптиками именуются три первых евангелиста, соответственно их Евангелия называются синоптическими. (От греческого слова “синопсис”, что значит “обозрение”.)

11 Французская исследовательница Анни Жобер выдвинула предположение, что Иисус с учениками праздновал Пасху по ессейскому солнечному календарю. Есть косвенные подтверждения этого. Вот что пишет С. С. Аверинцев в своих комментариях к Евангелию от Марка о хозяине дома, где происходила Тайная вечеря, “человеке с кувшином воды”:

“Почему человек с кувшином воды - знак, по которому нужное лицо может быть опознано? Недоумение в связи с этим местом высказывается у ряда комментаторов. Однако восточные нравы Иерусалима предполагали, что нормально за водой посылают женщину. Если мужчина сам идет к колодцу, значит, он, скорее всего, безбрачен и живет
в обособлении от круга большой патриархальной семьи (в которой найдутся женские руки, скажем, и для нужд вдовца), так что его безбрачие выглядит как статус, близкий
к монашескому; отсюда гипотеза о принадлежности того лица, которого надо опознать,
а значит, и какого-то круга иерусалимских сторонников Христа, к ессеям” (Аверинцев С. С. Собр. соч. Переводы: Евангелия. Книга Иова. Псалмы. Киев, 2007. С. 305).

12 Представление о Иисусе прежде всего как о чудотворце проникло в Талмуд. Вот что пишет об этом С. С. Аверинцев в своих комментариях к Евангелию от Марка: “Негативный образ Христа в еврейской и, вторичным образом, языческой полемике это именно образ Тавматурга с обратным знаком. Высказывалось интересное, но не доказуемое мнение, согласно которому обвинение в магии снова в одной и той же формулировке повторяющееся в только что упомянутых местах Талмуда, восходит к официальному постановлению Синедриона (E. Stauffer. Jerusalem und Rom im Zeitalter Jesu Christi. Bern, 1957,
S. 113-115); разумеется такая гипотеза остается недоказуемой” (Аверинцев С. С. Цит. изд. С. 254).

13 Интересный комментарий дает к этому месту С. С. Аверинцев: “В контексте насмешки использован распространенный еврейский фольклорный мотив: например, в Вавилонском Талмуде рассказывается, как Элеазар бен Перата, которому угрожала казнь от руки римлян, т. е. та самая, которая здесь постигает Христа, был перенесен пришедшим ему на помощь пророком Илией на четыреста миль от места казни и таким образом спасен” (Аверинцев. С. С. Цит. изд. С. 319).

14 Подробнее см.: Ястребов Г. Г. Кем был Иисус из Назарета? М., 2008. С. 360-363.

15 Цит. по: О Достоевском: Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. Сб. ст. под ред. А. Б. Рогинского. М., 1990. С. 125-126.

Бесплодная смоковница

В первый день Страстной Седмицы Церковь вспоминает грозное символическое событие, усекновение Христом бесплодной смоковницы. Эти краткие строки потрясают душу, ведь они говорят не о бесконечном милосердии, а о требовательности Спасителя к Своему созданию. Давайте вспомним эту историю.

17 И, оставив их, вышел вон из города в Вифанию и провел там ночь.
18 Поутру же, возвращаясь в город, взалкал;
19 и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла.
20 Увидев это, ученики удивились и говорили: как это тотчас засохла смоковница?
21 Иисус же сказал им в ответ: истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что [сделано] со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, - будет;
22 и все, чего ни попросите в молитве с верою, получите.

Зачем Богу плод?

Многих смущает эта история, но сути она о том, что Господу нужен от нас плод. Какого же плода требует от нас Спаситель? Чем мы можем ответить Ему, содержащему небо и землю, в тот момент, когда Он алчет? И зачем всемогущему Создателю человеческие труды и старания? Мне видится, что в этих кратких строках Евангелия – свидетельство о том, что Господь ждет нашего активного сотрудничества, сотворчества. Он ищет в нас осознания ответственности за себя и за наших ближних, ответственности за отношения с Ним. Этот евангельский сюжет призывает нас, наконец, обратиться к Богу и сделать несколько шагов как человек духовный. Наконец начать не формально исполнять предписания, а жить верой, говорить с Богом, делать дела милосердия.

Притча о Страшном суде

Рассказ о смоковнице пересекается с отрывком Евангелия от Матфея 25:31-46, который вспоминается во вторник Страстной седмицы: «Когда же придет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на Престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: «придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Тогда праведники скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» И Царь скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня». Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную».

Высокое достоинство человека

История со смоковницей и притча о Страшном Суде не свидетельствуют о жестокости Божьей, они говорят о высоком достоинстве человека у Бога. Мы видим что Бог не хочет видеть человека в животном состоянии эволюционного выживания, но решительно требует стать новой тварью во Христе. Бог говорит, что в нас заложены Им такие силы и способности, что мы можем горы передвигать, если будем верить хоть немного.

У Бога нет рук, кроме наших

В настоящее время расхожей стала фраза: «У Бога нет других рук, кроме твоих». Конечно, с богословской точки зрения, мы не можем утверждать, что это универсальный принцип, характеризующий Всемогущего Создателя. Мне кажется, такую фразу бывает полезно сказать самому себе, вспоминая о смоковнице и об алчущем Иисусе. Усекновение зеленеющего, но бесплодного дерева, вопиет о важности усилий, предпринимаемых для Господа. В преддверии крестной смерти и воскресения Спасителя, предпримем хоть малое дело милосердия и благотворительности, напитаем алчущего Христа.

Когда Господь возвращался в Иерусалим после изгнания торговцев из Храма, Он увидел смоковничное дерево у дороги. Господь испытывал жажду и голод, но, подойдя к смоковнице, Он не нашел на ней ничего, кроме листьев. «Да не будет же впредь от тебя плода вовек», — сказал Христос. «И смоковница тотчас засохла». Мы знаем, что пророки часто прибегали к символическим действиям, когда видели, что слова их не достигают цели.

Что же хотел сказать этой происходящей у всех на глазах притчей Господь? Вспоминается другая евангельская притча о бесплодной смоковнице. «Вот я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице, — сказал господин виноградника своему служителю, — и не нахожу. Сруби ее: на что она и место занимает » (Лк. 13, 7). Бесплодная смоковница была бесполезна, и участь ее была предрешена. Суть истории со смоковницей не в том, что Господь разгневался на это дерево, а в том, что тень от него покрывала Иерусалимский храм. Тень от смоковницы и Храм слились в одно. Это дерево изображало иудейский народ, который обещал миру принести духовный плод. Но когда Помазанник Божий, ради которого существовал Израиль, пришел, Его не только не узнали, но решили распять Его. Потому Господь и сказал: «Да не будет же впредь от тебя плода вовек».

Ученики, видя, как смоковница тотчас засохла, так были потрясены властью Господа над природой, что не задумались о смысле этого события. И Господь обратил их мысль к научению истинной вере. Без плода благодати жизнь теряет главное измерение, и для чего ей надо продолжаться? Мы увидели образ проклятия Божия бесплодному Израилю, точно так же, как очищение Храма было символическим действием, показывающим пустоту внешнего благочестия — без духовного плода. Дерево в цветах и листьях, но не имеющее плода, — исповедание веры без жизни по вере.

И это проклятие не одних иудеев. Во все века это было, и в христианской Церкви. И мы знаем, к чему это привело в нашей православной России. Так или иначе, мы все виновны в этом грехе. Он приносит неисчислимый вред Церкви. По этой причине многие соблазняются, и, как говорит апостол, имя Божие хулится среди язычников. Господь показывает, что где нет истинной веры, там не может быть и плода. И нет будущего у тех, от кого отворачивается Бог. Но когда мы обращаемся к Богу с молитвой веры, происходит невероятное. Христос говорит, что молитва может двигать горами. И что все, о чем мы просим с верой, нам будет дано. Совершенно ясно, что эти обещания не следует воспринимать буквально. Хотя мы знаем из житий святых, что иногда они могли передвигать молитвой и настоящие горы.

Тем не менее, Христос предупреждает нас, чтобы мы не приходили к Богу, подобно иудеям, только со списком наших земных прошений. Что же мы будем говорить, когда станем лицом к лицу пред нашим Господом в вечности, и не о чем будет больше просить? Разумеется, каждый день мы просим Бога о тех конкретных обстоятельствах, в которых мы находимся. Мы знаем из своего опыта, что Бог отвечает на эти молитвы, если просимое полезно для нас. Потому мы должны представлять исполнение наших прошений Его суду. Помня, что есть существенная разница между списком наших исполненных заботы о себе пожеланий и заступничеством жертвенной любви за других. Кроме того, Господь говорит, что и горы наших трудностей Бог передвигает с нашим участием. Духовная жизнь — это не значит помолиться, а затем сидеть и ждать, когда Бог все совершит. Это значит помолиться, чтобы принять от Бога силу жить по Его святым заповедям. Вступить в сражение с грехом и увидеть, что невозможное человекам возможно Богу. Все, о чем мы просим с верой, нам будет дано. Но с верой означает — с преданием всего в волю Божию.

Апостол Павел отчаянно молился, чтобы избавиться от жала в плоть. Бог не избавил его от этой скорби, но оттого что Он принял ее смиренно — как из рук Божиих, ему дано было узнать, что сила Божия в немощи совершается. И что дар благодати несравненно больше, чем любые другие дары. Там, где благодать, поражение становится победой. Сам Господь молился в Гефсимании, чтобы, если возможно, Его миновала чаша Крестных Страданий. Но Он предавал до конца Свою жизнь и смерть в волю Отчую, и уничижение Его Креста открыло славу Воскресения для всего рода человеческого.

Молитва не устраняет реальность скорби и смерти. Но она делает нас способными переносить непереносимое, перешагнуть нашу собственную смерть и стать навеки живыми. В конечном счете, все наши молитвы, в том числе самые приземленные, предполагают соединение нашей воли с волей Божией. И если мы доверяем Богу, верим Его милосердию и любви, если наши умы и сердца едины с Ним, тогда все, что мы ни попросим в молитве, будет согласно с Его советом. Уже здесь на земле мы будем созидать начатки Царства, в котором мы даем Богу возможность действовать через нас.

Протоиерей Александр Шаргунов , настоятель храма Святителя Николая в Пыжах, член Союза писателей России