Языковая норма.
1. Внешние причины языковых изменений.
Ни один язык мира не развивается изолировано, словно под стеклянным колпаком. Внешняя среда непрерывно на него воздействует и оставляет довольно ощутимые следы в самых различных его сферах.

Давно было подмечено, что при контактировании двух языков один из языков может усвоить некоторые осо-бенности другого языка, оказывающего на него влияние. Это так называемые явления субстрата, суперстрата и адстрата.

Субстрат - это влияние языка, завоеванного или этнически и культурно порабощенного коренного населения на язык завоевателей, при котором местная языковая традиция обрывается, народ переключается на традицию другого языка, но в новом языке проявляются черты языка исчезнувшего.

Суперстрат - это влияние языка пришлого населения на язык коренного в результате завоевания или культурного господства, при котором местная языковая традиция не обрывается, но в ней ощущаются иноязычные влияния.

Адстрат - это взаимные влияния одного языка на другой в условиях длительного сосуществования и контактов народов, говорящих на этих языках, при котором не происходит этнической ассимиляции и растворения одного языка в другом.

Влияние внешней среды может вызывать изменения во всех областях языка: фонетики, грамматики, лексики, синтаксиса и т.д.

Нигде так ясно не обнаруживается обусловленность употребления слов внешними факторами, как в различных языковых стилях. Эволюция стилей тесно связана со сменой культурно-бытовых форм общения, с историей общества. Каждый стиль всегда предполагает обращение к определенной социальной среде, отражает принятую в данной среде нормативность и эстетику речи, широко употребляется в литературных произведениях как средство социальной характеристики персонажей. История стилей художественной литературы находится в самой тесной связи с историей соответствующего литературного языка и с его разнообразными, историческими изменяющимися стилистическими вариациями.

Расширение общественных функций языка и темпы его развития целиком и полностью определяются различными внешними причинами. Особенно подверженными различным внешнеязыковым влияниям оказываются расположенные на смежных территориях диалекты. На границах между отдельными диалектными зонами возникают области смешанных диалектов. Так, например, между северным и южным наречием русского языка располагается область среднерусских говоров. Эти говоры содержат отдельные особенности, сближающие их то с северным, то с южным наречием. Подобные явления можно наблюдать в каждом языке.

Образование в языке диалектов зависит во многом от причин внешнего порядка, как то: миграции населения, изоляции отдельных его групп, дробления или укрупнения государства, усвоения данного языка иноязычным населением и т. п.

Но было бы совершенно неправильно делать вывод о том, будто этим факторам принадлежит первостепенная роль в изменении языка. Самым мощным внешним фактором, вызывающим языковые изменения, является прогресс человеческого общества, выражающийся в развитии его духовной и материальной культуры, в развитии производительных сил, науки, техники и т. п., влекущем за собой усложнение форм человеческой жизни и, соответственно, языка.
^ 2. Стихийные и сознательные причины языковых изменений.
Влияние общества на язык может быть стихийным и сознательно регулируемым, социально обусловленным. В той или иной мере все изменения в языке вызываются потребностями общества и служат его удовлетворению. Только влияние общества на язык не осуществляется прямо, непосредственно, автоматически, а проявляется в его внутренней структуре. Советские языковеды, занимающиеся социальной лингвистики (В. А. Аврорин, Ф. П. Филин, И. Ф. Протченко и др.), подчеркивают, что общественная природа языка определяет все его функции, проявляется на всех уровнях языковой структуры. На стихийно разворачивающиеся процессы языкового развития в свое время указывали К. Маркс и Ф. Энгельс, когда они отмечали, что "в любом современном развитом языке естественно возникшая речь возвысилась до национального языка отчасти благодаря историческому развитию языка из готового материала, как в романских и германских языках, отчасти благодаря скрещиванию и смешению наций, как в английском языке, отчасти благодаря концентрации диалектов в единый национальный язык, обусловленной экономической и политической концентрацией".

В качестве примера стихийного воздействия социальных факторов на развитие языка можно привести территориальную (диалектную) дифференциацию языка, обусловленную социальной (территориальной) дифференциацией общества. Её особенностью являются изменения внутри системы языка (фонетические, грамматические, лексические). Но в языке существуют не только диалектные различия. Социальная дифференциация общества также проявляется в языке в самых разнообразных отношениях - в существовании так называемых профессиональных языков, возникающих под влиянием практической потребности и характеризующихся точностью значений и малой экспрессией, жаргонов спортсменов, студентов, музыкантов, специфической чертой которых является стремление к экспрессии и игра словами, и условные языки деклассированных элементов.

Сознательно-регулируемое воздействие общества на язык, которое опосредованно проявляется и в структуре языка, осуществляется в виде языковой политики определенного общества или класса. Языковая политика является составной частью национальной политики государства, партии, класса либо представляет собой совокупность мер для целенаправленного воздействия на развитие языка.
^ 3. Темпы языковых изменений.
Основоположники сравнительно-исторического языкознания Ф. Бонн, Раск, А. Шлейхер, а также их последователи, изучавшие языковые изменения, никогда не считали вопрос о темпах развития языка особой проблемой. Они просто были уверены, что языки изменяются очень медленно. В нашем отечественном языкознании в период господства так называемого «нового учения о языке» в середине 20 в. широко пропагандировалась теория скачков.

Основоположником тезиса о скачкообразном развитии языков следует считать Николая Яковлевича Марра, предполагавшего, что развитие человеческого языка как идеологической надстройки в основном представляет собою историю революций, разрывавших цепь последовательного развития звуковой речи.

Рассматривая причины различных изменений в языках мира, Н. Я. Марр заявлял, что источником этих изменений являются «не внешние массовые переселения, а глубоко идущие революционные сдвиги, которые вытекали из качественно новых источников материальной жизни, качественно новой техники и качественно нового социального строя. В результате получилось новое мышление, а с ним новая идеология в построении речи и, естественно, новое в технике».

Эта теория была вскоре раскритикована, так как внезапный скачок и взрыв существующей языковой системы в корне противоречит сущности языка как средства общения. Внезапное коренное изменение неизбежно привело бы любой язык в состояние полной коммуникативной непригодности.

Внезапные скачки в развитии языка невозможны еще и по другой причине. Язык изменяется неравномерно. Одни его составные элементы могут измениться, тогда как другие его элементы могут сохраняться в течение длительного времени, иногда на протяжении целых столетий. Принципиальное отрицание теории скачков и взрывов в развитии языка, однако, не должно вести к выводу о том, что развитие языка совершается всегда в плане очень медленной и постепенной эволюции. В истории языков наблюдаются периоды относительно более интенсивно происходящих изменений, когда в определенный промежуток времени происходит в языке гораздо больше различных изменений, чем в предыдущие периоды. Например, если рассматривать историю французского языка, то нетрудно заметить, что наиболее существенные качественные изменения в системе языка произошли в период с II по VIII в. В числе этих радикальных изменений можно отметить следующее: 1) в области вокализма в течение VI, VII и VIII вв. большинство гласных переходит в дифтонги; 2) утрачиваются конечные неударные гласные (VII-VIII вв. н. э.), что привело к совпадению флексий существительных и прилагательных различных типов склонения и т.д.

Таким образом, все зависит от того, в какой мере изменения затрагивают узловые звенья языковой системы и насколько эти изменения способны повлечь за собой целый ряд существенных следствий.
^ 4. Норма как стабилизирующий фактор языковых изменений.
Классические представления о норме, сформулированные в работах С.И.Ожегова, Б.Н.Головина, Л.И.Скворцова, В.А.Ицковича выделяют несколько принципиально важных аспектов языковой этого явления. Рассматривается прежде всего социальная природа языковой нормы, ее зависимость от потребностей общества. Таким образом, можно сделать вывод, что языковые нормы формируются в ответ на потребности общества, а основной такой потребностью является стремление людей максимально быстро и правильно понимать друг друга. При определенной стабильности общества языковые нормы тоже будут достаточно стабильны. Как только в обществе происходят более или менее значительные перемены, языковые нормы также становятся более подвижными, более динамичными. Современное состояние русского литературного языка как раз и характеризуется подвижностью, гибкостью, размыванием норм. Несомненно, языковые нормы должны меняться, но темпы и объемы этих изменений напрямую связаны с динамикой изменения социума.

Примеры разного рода нормативно-политической деятельности можно найти в истории не только русского языка и российского общества. В истории многих европейских языков можно проследить периоды активной кодификационной политики, периоды массированного воздействия на лексическую систему языка. Такие периоды связаны либо с изменением общественно-политического строя, либо с ростом национального самосознания и стремлением «очистить» родной язык от заимствований, развить его, создать богатый словарный запас.

Рассматривая значимость речевой нормы, можно указать на ее культурологическую ценность. В самом существовании определенных норм видится залог стабильности, преемственности культурных ценностей, сохранения знаний и приоритетов, обеспечение адекватного диалога между поколениями, а также условие стабильности языка как системы. Если бы норма не проявляла своей консервативности и не сопротивлялась возникающим инновациям, литературный язык не смог бы обеспечить речевую преемственность поколений. В связи с этим особую значимость приобретает темп изменения нормы. «Изменение старой нормы не должно происходить слишком быстро, потому что только в этом случае норма делает язык стабильным, помогает оставаться самим собой достаточно долгое время и тем самым позволяет сохранять культурное наследие нации, передавать его от поколения к поколению и в конечном счете давать людям возможность понимать друг друга, обеспечивать их общее языковое пространство».
^ 5. Основные причины изменений языковых норм.
Языковые нормы - явление историческое. Их изменение обусловлено постоянным развитием языка.

Основными причинами изменения норм являются действия языковых законов: 1) закон экономии (язык выбирает более короткие формы выражения смысла: мо кнул - мок), 2) закон аналогии (одна форма выражения уподобляется другой). Например: поражаться чем → чему (по аналогии с изумляться чему); сахара - сахару (стала употребительней форма с окончанием –а), 3) социальные факторы (внеязыковые). Например: профессорша «жена профессора» → «женщина-профессор», но ограничено стилем.

Итак, историческая смена норм литературного языка – законо-мерное, объективное явление. Она не зависит от воли и жела-ния отдельных носителей языка. Развитие общества, измене-ние социального уклада жизни, возникновение новых тради-ций, совершенствование взаимоотношений между людьми, функционирование литературы, искусства приводят к постоян-ному обновлению литературного языка и его норм.
Источники:

Http://www.classes.ru

Http://englishschool12.ru

Http://womlib.ru

Http://www.ceninauku.ru

Http://www.openclass.ru

Http://www.dofa.ru

подчиняется звуковым законам, и тем, что объясняется аналогией и за­ имствованиями. Тем не менее, большинство исследований историчес­ кого развития языков следуют в этом отношении принципам младо­ грамматиков.

6.5. Причины изменения языка

Почему язык с течением времени меняется? На этот вопрос нет об­ щепринятого ответа. Имеется несколько гипотез относительно изменения языка, однако ни одна из них не объясняет всю совокупность фактов. Самое большее, что мы можем сделать, это перечислить и пояснить наиболее важные факторы, на которые обращают внимание лингвисты, пытаясь объяснить изменение языка.

При обсуждении этой проблемы обычно используют два типа раз­ личий: (а) различие между звуковыми изменениями, с одной стороны, и грамматическими и лексическими изменениями, с другой; (б) различие между внутренними и внешними факторами. Однако не следует преуве­ личивать каждое их этих различий, взятых по отдельности. Как мы уже видели, тезис младограмматиков о том, что звуковые изменения суще­ ственным образом отличаются от всех остальных изменений, является лишь частью правды. Даже такие более или менее физиологически объ­ яснимые процессы, как ассимиляция (полное или частичное уподобление двух соседних звуков по месту и способу образования - ср. итал. otto, notte и т. д. в табл. 5 раздела 6.3) или гаплология (выпадение одного из двух стоящих рядом похожих слогов, ср. др.-англ. *Engla-land "страна англов" >England "Англия"), тоже требуют объяснения с точки зрения более общих факторов, если предполагается, что они являются причиной постоян­ ных изменений звукового строя языка. Что же касается различия между внешними и внутренними факторами, основанного на абстрагировании собственно системы языка от культурных и социальных условий, в кото­ рых данная система используется, то это различие тоже в конечном счете оказывается недостаточным, так как коммуникативная функция языка, заключающаяся в соотнесении формы и значения в рамках данной язы­ ковой системы, соотносит также данную языковую систему с культурой

и обществом, которое она обслуживает.

В предыдущем разделе уже были упомянуты два наиболее важных фактора изменения языка - аналогия и заимствование. На данном этапе мы уже можем определенно сказать, что многое из того, что младограмма­ тики объясняли через звуковые законы, является результатом совместного действия указанных двух факторов. Сами по себе звуковые законы ни­ чего не объясняют, они являются всего лишь констатацией того, что произошло в конкретном месте (точнее, в конкретном языковом сооб­ ществе) в определенный промежуток времени. Однако если посмотреть на данное звуковое изменение ретроспективно и в общем виде, оно мо­ жет показаться достаточно регулярным (в том смысле, как представляли себе регулярность младограмматики и их последователи). Тем не менее,

190 6. Изменение языка

наблюдения над звуковыми изменениями, происходящими в настоящее время, показывают, что они могут возникнуть в заимствованных словах и со временем распространиться по аналогии на другие слова.

Одним из показателей того, что язык изменяется, является процесс, называемый обычно гиперкоррекцией. Пример тому - распространение южноанглийского произношения гласного <и> в словах типаbutter "мас­ ло" (т. е. [и]. -Прим. перев.) на слова типаbutcher в северных английских диалектах (где ранее произносилось [л]. -Прим. перев.), которые вос­ приняли (т.е. заимствовали) такое произношение этого класса слов (т.е.

с [и]. - Прим. перев.) из литературного языка. Звуковая гиперкоррек­ ция такого рода не отличается, по крайней мере по характеру влияния, от гиперкоррекции другого рода, которая повлияла на то, что носители южноанглийских диалектов, принадлежащие среднему классу и получив­

шие образование, говорят between you and I (вместо литературногоbetween you and me. -Прим. перев.). Можно считать, что гиперкоррекция первого рода (но не второго) могла бы в конечном счете привести к тому, что можно описать, в общем виде и ретроспективно, как регулярное звуковое изменение.

Мы вовсе не имеем в виду, что таким образом можно объяснить все звуковые изменения. Мы должны также допускать возможность постепен­ ного и неощущаемого фонетического перехода в течении определенного времени во всех словах, где встречается данный звук. Суть нашего рас­ суждения заключается в том, что целый набор факторов может привести к одному и тому же конечному результату, а именно к тому, что обычно, по крайней мере в традиции младограмматиков, считается регулярным звуковым изменением и противопоставляется таким как будто бы нере­ гулярным явлениям, как изменение по аналогии и заимствования.

Лингвисты, настаивающие на различии между внутренними и внеш­ ними факторами - особенно те, которые следуют принципам структура­ лизма и функционализма (см. 7.2, 7.3) - склонны объяснять как можно большее число языковых изменений за счет внутренних факторов, осо­ бенно за счет постоянных перестроек, осуществляемых языком на своем пути от одного устойчивого (или почти устойчивого) состояния к другому. Одним из наиболее влиятельных сторонников такой точки зрения был французский лингвист Андре Мартине, который пытался объяснить изме­ нение языка, и в особенности звуковые изменения, основываясь на раз­ работанной им концепции саморегулирующихся семиотических систем, управляемых двумя дополнительными принципами - принципом эконо­ мии усилий и принципом коммуникативной ясности. Первый принцип (к которому можно отнести такие физиологически объяснимые явления, как уже упомянутые ранее ассимиляции и гаплологии, а также тенденцию сокращать формы с высокой степенью предсказуемости) влечет за собой уменьшение числа фонологических противопоставлений и одновремен­ ное увеличение значимости обоих принципов. Действие принципа эко­ номии усилий, однако, сдерживается необходимостью сохранять нужное количество фонологических противопоставлений для различения выска-

зываний, которые в противном случае могли бы стать неразличимыми в тех акустических условиях, которые присущи устной форме языка. Данный принцип интуитивно вполне обоснован, и с его помощью мож­ но объяснить достаточно большое количество звуковых изменений. Тем не менее, он пока еще недостаточно убедительно продемонстрировал ту объяснительную силу, которую ему приписывают его сторонники.

Основной вклад, который внесли в развитие исторической лингви­ стики структуралисты и функционалисты, происходит из их настойчивого утверждения о том, что каждое постулируемое в структуре языка изме­ нение должно быть оценено в терминах его следствий для системы

в целом. Например, они показали, что разные переходы закона Гримма (или Великого передвижения гласных, которое имело место при переходе от среднеанглийского к ранненовоанглийскому языку) должны быть про­ анализированы вместе. Представители указанных направлений поставили также ряд интересных вопросов относительно цепных реакций, которые, как представляется, имели место в определенные периоды исторического

развития языков. Возьмем для примера закон Гримма. Верно ли, что по­ теря аспирации праиндоевропейскими звонкими аспирированными [*bh , *dh , *gh ] стала причиной потери звонкости праиндоевропейскими звон­ кими неаспирированными смычными [*b, *d, *g], что в свою очередь вызвало спирантизацию праиндоевропейских глухих смычных [*р, *t, *k]? Или же сначала изменению подверглись праиндоевропейские глу­ хие смычные и тем самым инициировали весь этот процесс, вызывая переход соседнего ряда согласных на освободившееся место? Возможно, на эти вопросы нельзя ответить. Но структуралисты и функционалисты по крайней мере признают тот факт, что разные переходы, объединенные

в законе Гримма, могут быть взаимосвязаны.

Заслугой структурализма можно также считать метод, который назы­ вается методом внутренней реконструкции (в противоположность сравни­ тельно-историческому методу). Этот метод базируется на представлении о том, что наблюдаемые на синхронном уровне отдельные закономер­ ности и асимметрии могут быть наследием того, что на более раннем этапе было вполне регулярным продуктивным процессом. Например, да­ же если бы у нас не было письменных памятников английского языка и материала для сравнения его с другими германскими языками, мы могли бы предположить, что относительная регулярность, наблюдаемая

в сильных английских глаголах (ср. drive :drove :driven "ехать, водить",ride :rode :ridden "ехать верхом";sing :sang :sung "петь",ring: rang :rung

"звонить" и т.д.), является наследием древней, более регулярной системы глагольного словоизменения. Метод внутренней реконструкции является

в настоящее время признанным инструментом методики исторической лингвистики, который не раз подтвердил свою состоятельность.

Как мы увидим далее, генеративизм является наследием и отчасти своеобразной разновидностью структурализма. Для генеративизма харак­ терно представлять звуковые законы как результат добавления, упраздне­ ния и перегруппировки правил, определяющих языковую компетенцию

носителя языка. Поскольку используемое в генеративизме противопоста­ вление языковой компетенции/использования языка в соссюрианском структурализме соответствует противопоставлению «язык/речь» (см. 7.2), вклад, который внесли в теорию и методологию исторической лингви­ стики генеративисты, можно рассматривать как уточнение и развитие структуралистской концепции языкового изменения. В обоих случаях предпочтение отдается тому, что считается внутренними факторами. Структуралистское понятие саморегуляции было заменено генеративистами на понятие реструктуризации правил и тенденции к упрощению языковой системы. Между этими двумя понятиями довольно трудно найти существенную разницу.

Тем не менее, одно различие между противопоставлением «языковая компетенция/использование языка» у Хомского и «язык/речь» у Соссюра все же существует. Оно заключается в том, что первое противопоста­ вление более удобно для психологической интерпретации, чем второе. Как мы увидим далее, в силу различных причин генеративисты уде­ ляли большое внимание проблеме усвоения языка детьми. Они особо подчеркивали тот факт, что когда ребенок начинает усваивать свой род­ ной язык, он не обучается правилам глубинного уровня, а выводит их из образцов соответствия между формой и значением, которые он слы­ шит в высказываниях, произнесенных другими людьми. То, что обычно считается ложной аналогией (например, стремление ребенка употреблять неправильную форму goed вместоwent "ушел"), генеративистами рассма­ тривается как часть более объемлющего процесса усвоения языка.

Генеративисты не были первыми, кто искал объяснение изменению языка в передаче языка от одного поколения к другому. Но генерати­ висты более внимательно, чем другие, посмотрели на процесс усвоения языка с учетом природы правил, которые требуются на определенных этапах этого процесса. Более того, они стали детально исследовать в пер­ вую очередь синтаксические, а не фонетические и морфологические изменения. До этого синтаксические изменения вообще почти не ис­ следовались, разве что время от времени и не систематически. Однако наиболее важно то, что генеративизм снабдил историческую лингвистику более точным представлением о формальных и содержательных универса­ лиях. В сопоставлении с универсалиями изменения, постулируемые для доисторических и незафиксированных этапов языка, могут быть оценены как более или менее вероятные.

Недостатком структурализма и генеративизма является то, что они уделяли недостаточное внимание синхронной вариативности языка как важному фактору языкового изменения. Помимо прочего, невнимание к синхронной вариативности породило псевдовопросы следующего ти­ па: Является ли изменение звуков внезапным или постепенным? lie зарождается изменение языка - в области языковой компетенции или в области использования языка? Относительно первого вопроса можно отметить следующее. Прошло вот уже более ста лет с того времени, как Иоганнес Шмидт подверг критике теорию объяснения родства языков

с помощью родословного древа, которую так поддерживали младограм­ матики, и указал на то, что инновации любого рода, и в особенности звуковые изменения, могут распространяться от центра возникновения

к периферии и, подобно волнам на озере, терять свою силу по мере продвижения. В последующие десятилетия лингвистами было обнару­ жено много языкового материала, в особенности в области романских языков, в пользу так называемой волновой теории родства языков, ко­ торая по крайней мере в целом ряде случаев объясняла многие факты лучше, чем это делала более ортодоксальнаятеория родословного древа,

с присущей ей презумпцией о том, что расхождение родственных диалек­ тов происходит неожиданно и затем перерастает в длительный процесс. Как показали диалектологи, в противоположность представлению о том, что звуковые изменения происходят одновременно во всех словах, где есть соответствующие условия, изменение звука может сначала произой­ ти в одном или двух словах и затем распространиться на другие слова и, в процессе коммуникации, на другие регионы. Если все именно так

и происходит, становится ясно, что вопрос о том, является ли изменение звуков постепенным или внезапным, теряет свой смысл. А поскольку отдельные индивиды также могут употреблять вариативные формы, коле­ блясь между более старой и более новой формой, то же самое происходит

и с вопросом о том, где зарождается изменение языка: в области языковой компетенции или в области использования языка.

Как показали недавние социолингвистические исследования, то, что верно относительно географического взаимовлияния фонетических, грамматических и лексических вариантов, в равной степени верно и по от­ ношению к их взаимовлиянию в различных социальных группах одного

и того же языкового сообщества. Таким образом, становится ясно, что социальные факторы (подобно тем, что будут рассматриваться в главе 9) играют более важную роль в изменении языка, чем это осознавалось ранее. В конце концов, степень языкового взаимовлияния людей, живу­ щих в одном и том же регионе, ограничена не только географическими или даже политическими границами. Различие диалектов по социальным группам может быть столь же четким, как и различие по географиче­ ским областям. С другой стороны, при заданных социальных условиях (нарушения традиционной социальной структуры общества, подражание формам и выражениям, используемым правящими классами и т.д.) диа­ лект одной социальной группы может измениться под влиянием диалекта другой социальной группы. Действительно, сейчас уже принято считать, что такие явления, как билингвизм идиглоссия на одной территории, или даже пиджинизация и креолизация, могли сыграть более решающую роль

в формировании языковых семей, чем это считалось ранее (см. 9.3, 9.4).

Мы начали данный раздел вопросом: Почему язык с течением време­ ни изменяется? Вывод, к которому мы приходим, является повторением того, что было сказано выше (см. 2.5): тезис о всеобщем характере и не­ прерывности процесса изменения языка не кажется таким абсурдным, если признать, что многое из того, что в общих чертах описывается как

Обслуживая общество в качестве средства общения, язык постоянно претерпевает изменения, все более и более накапливая свои ресурсы для адекватного выражения смысла происходящих в обществе перемен. Для живого языка этот процесс естествен и закономерен. Однако степень интенсивности этого процесса может быть различной. И тому есть объективная причина: само общество - носитель и творец языка - по-разному переживает разные периоды своего существования. В периоды резкой ломки устоявшихся стереотипов усиливаются и процессы языковых преобразований. Так было в начале XX в., когда резко изменилась экономическая, политическая и социальная структура российского общества. Под воздействием этих перемен меняется, правда, более медленно, и психологический тип представителя нового общества, что также приобретает характер объективного фактора, влияющего на процессы в языке.

Современная эпоха актуализировала многие процессы в языке, которые в других условиях могли бы быть менее заметными, более сглаженными. Социальный взрыв не делает революции в языке как таковом, но активно влияет на речевую практику современника, вскрывая языковые возможности, выводя их на поверхность. Под воздействием внешнего социального фактора приходят в движение внутренние ресурсы языка, наработанные внутрисистемными отношениями, которые прежде не были востребованы по разным причинам, в том числе и опять-таки по социально-политическим причинам. Так, например, обнаружились семантические и семантико-стилистические преобразования во многих лексических пластах русского языка, в грамматических формах и т.п.

В целом языковые изменения осуществляются при взаимодействии причин внешнего и внутреннего порядка. Причем основа для изменений заложена в самом языке, где действуют внутренние закономерности, причина которых, их движущая сила, заключена в системности языка. Но своеобразным стимулятором (или, наоборот, «тушителем») этих изменений является фактор внешнего характера - процессы в жизни общества. Язык и общество, как пользователь языка, неразрывно связаны, но при этом они имеют свои собственные, отдельные законы жизнеобеспечения.

Таким образом, жизнь языка, его история органично связаны с историей общества, но не подчинены ей полностью из-за своей собственной системной организованности. Так в языковом движении сталкиваются процессы саморазвития с процессами, стимулированными извне.

Обычно к внутренним законам относят закон системности (глобальный закон, являющийся одновременно и свойством, качеством языка); закон традиции , обычно сдерживающий инновационные процессы; закон аналогии (стимулятор подрыва традиционности); закон экономии (или закон «наименьшего усилия»), особенно активно ориентированный на ускорение темпов в жизни общества; законы противоречий (антиномии), которые являются по сути «зачинщиками» борьбы противоположностей, заложенных в самой системе языка. Будучи присущими самому объекту (языку), антиномии как бы готовят взрыв изнутри.

К внешним факторам, участвующим в накоплении языком элементов нового качества, могут быть отнесены следующие: изменение круга носителей языка, распространение просвещения, территориальные перемещения народных масс, создание новой государственности, развитие науки, техники, международные контакты и т.п. Сюда же включается фактор активного действия средств массовой информации (печать, радио, телевидение), а также фактор социально-психологической перестройки личности в условиях новой государственности и, соответственно, степени адаптации ее к новым условиям.

При рассмотрении процессов саморегуляции в языке, происходящих в результате действия внутренних закономерностей, и учете воздействия на эти процессы внешних факторов необходимо соблюдать определенную меру взаимодействия этих факторов: преувеличение действия и значимости одного (саморазвития) может привести к отрыву языка от породившего его общества; преувеличение же роли социального фактора (иногда и при полном забвении первого) - к вульгарному социологизму.

Ответ на вопрос о том, почему решающим в языковом развитии (решающим, но не единственным) фактором оказывается действие внутренних законов, кроется в том, что язык является системным образованием. Язык - это не просто набор, сумма языковых знаков (морфем, слов, словосочетаний и т.п.), но и отношения между ними, поэтому сбой в одном звене знаков может привести в движение не только рядом стоящие звенья, но и всю цепь в целом (или ее определенную часть).

Закон системности обнаруживается на разных языковых уровнях (морфологическом, лексическом, синтаксическом) и проявляется как внутри каждого уровня, так и во взаимодействии их друг с другом. Например, сокращение количества падежей в русском языке (шесть из девяти) привело к росту аналитических черт в синтаксическом строе языка - функция падежной формы стала определяться позицией слова в предложении, соотношением с другими формами. Изменение семантики слова может отразиться на его синтаксических связях и даже на его форме. И, наоборот, новая синтаксическая сочетаемость может привести к изменению значения слова (его расширению или сужению). Часто эти процессы бывают процессами взаимообусловленными. Например, в современном употреблении термин «экология» за счет разросшихся синтаксических связей существенно расширил свою семантику: экология (от греч. óikos - дом, жилище, местопребывание и...логия) - наука об отношениях растительных и животных организмов и образуемых ими сообществ между собой и с окружающей средой (БЭС. Т. 2. М., 1991). С середины XX в. в связи с усилившимся воздействием человека на природу экология приобрела значение как научная основа рационального природопользования и охраны живых организмов. В конце XX в. формируется раздел экологии - экология человека (социальная экология); соответственно появляются аспекты экология города, экологическая этика и др. В целом можно уже стало говорить об экологизации современной науки. Экологические проблемы вызвали к жизни общественно-политические движения (например, «Зеленые» и др.). С точки зрения языка, произошло расширение семантического поля, в результате чего появилось другое значение (более абстрактное) - «требующий защиты». Последнее просматривается в новых синтаксических контекстах: экологическая культура, промышленная экология, экологизация производства, экология жизни, слова, экология духа; экологическая ситуация, экологическая катастрофа и т.п. В последних двух случаях появляется новый оттенок значения - «опасность, неблагополучие». Так, слово со специальным значением становится широко употребительным, в котором путем расширения синтаксической сочетаемости происходят семантические преобразования.

Системные отношения выявляются и в ряде других случаев, в частности, при выборе форм сказуемого при существительных-подлежащих, обозначающих должности, звания, профессии и т.п. Для современного сознания, скажем, сочетание Врач пришла звучит вполне нормально, хотя здесь очевидно формально-грамматическое несоответствие. Форма меняется, ориентируясь на конкретное содержание (врач - женщина). Кстати, в данном случае наряду с семантико-синтаксическими преобразованиями можно отметить и влияние социального фактора: профессия врача в современных условиях распространена среди женщин столь же широко, как и среди мужчин, а корреляция врач - врачиха осуществляется на ином языковом уровне - стилистическом.

Системность как свойство языка и отдельного знака в нем, открытое Ф. де Соссюром, проявляет и более глубокие соотношения, в частности соотношение знака (означающего) и означаемого, которое оказалось небезразличным.

С одной стороны, представляется как нечто лежащее на поверхности, вполне понятное и очевидное. С другой стороны, его действие обнаруживает сложное переплетение внешних и внутренних стимулов, задерживающих преобразования в языке. Понятность закона объясняется объективным стремлением языка к стабильности, «охранности» уже достигнутого, приобретенного, но потенции языка столь же объективно действуют в направлении расшатывания этой стабильности, и прорыв в слабом звене системы оказывается вполне естественным. Но тут вступают в действие силы, не имеющие прямого отношения к собственно языку, но могущие наложить своеобразное табу на инновации. Такие запретительные меры исходят от специалистов-лингвистов и специальных учреждений, имеющих соответствующий правовой статус; в словарях, пособиях, справочниках, официальных предписаниях, воспринимаемых как социальное установление, имеются указания на правомочность или неправомочность употребления тех или иных языковых знаков. Происходит как бы искусственное задерживание очевидного процесса, сохранение традиции вопреки объективному положению вещей. Взять хотя бы хрестоматийный пример с широким употреблением глагола звонить в формах зво нит, зво нят вместо звони т, звоня т . Правила сохраняют традицию, ср.: жа рить - жа ришь, вари ть - вари шь - ва ришь , в последнем случае (ва ришь ) традиция преодолена (было: Ворон не жа рят, не ва рят. - И. Крылов; Печной горшок тебе дороже: ты пищу в нем себе вари шь. - А. Пушкин), но в глаголе звонить упорно сохраняется традиция, причем не языком, а кодификаторами, «установителями» литературной нормы. Такое сохранение традиции оправдывается другими, аналогичными случаями, например сохранением традиционного ударения в глагольных формах включи ть - включи шь, включи т, вручи ть - вручи шь, вручи т (ср.: неправильное, нетрадиционное употребление форм вклю чит, вру чит ведущими телепередач «Итоги» и «Время», хотя такая ошибочность имеет под собой определенную почву - это общая тенденция к переносу ударений у глаголов на корневую часть: вари ть - вари шь, вари т ва ришь, ва рит; мани ть - мани шь, мани т ма нишь, ма нит ). Так что традиция может действовать избирательно и не всегда мотивированно. Еще пример: уже давно не говорят две пары валенков (валенок) , сапогов (сапог), ботов (бот), чулков (чулок) . Но упорно сохраняется форма носков (а форма носок по традиции квалифицируется как просторечная). Особенно охраняется традиция правилами написания слов. Ср., например, многочисленные исключения в орфографии наречий, прилагательных и др. Главный критерий здесь - традиция. Почему, например, с панталыку пишется раздельно, хотя правило гласит, что наречия, образованные от существительных, исчезнувших из употребления, пишутся с предлогами (приставками) слитно? Ответ маловразумителен - по традиции, но традиция - охранная грамота давно ушедшего. Конечно, глобальное разрушение традиции может серьезно навредить языку, лишить его таких необходимых качеств, как преемственность, устойчивость, основательность в конце концов. Но частичная периодическая корректировка оценок и рекомендаций необходима.

Закон традиции хорош, когда он действует как сдерживающее начало, противодействующее случайному, немотивированному употреблению или, наконец, препятствующее слишком расширенному действию других законов, в частности - закона речевой аналогии (как, например, диалектное путью в твор. п. по аналогии с жизнью ). Среди традиционных написаний есть написания в высшей степени условные (например, окончание прилагательных -ого с буквой г на месте фонемы <в> ; написание наречий с -ь (вскачь, наотмашь ) и глагольных форм (пишешь, читаешь ). Сюда же можно отнести и традиционные написания существительных женского рода типа ночь, рожь, мышь , хотя в данном случае включается в действие и закон морфологической аналогии, когда -ь выступает в качестве графического уравнителя парадигм склонения существительных, ср.: ночь - ночью, как ель - елью, дверь - дверью .

Закон традиции часто сталкивается с законом аналогии, создавая в некотором смысле конфликтную ситуацию, разрешение которой в частных случаях может оказаться непредсказуемым: либо победит традиция, либо аналогия.

Действие закона языковой аналогии проявляется во внутреннем преодолении языковых аномалий, которое осуществляется в результате уподобления одной формы языкового выражения другой. В общем плане это мощный фактор языковой эволюции, поскольку результатом оказывается некоторая унификация форм, но, с другой стороны, это может лишить язык специфических нюансов семантического и грамматического плана. В таких случаях сдерживающее начало традиции может сыграть положительную роль.

Сущность уподобления форм (аналогия) заключается в выравнивании форм, которое наблюдается в произношении, в акцентном оформлении слов (в ударении), отчасти в грамматике (например, в глагольном управлении). Особенно подвержен действию закона аналогии разговорный язык, тогда как литературный более опирается на традицию, что вполне объяснимо, так как последний более консервативен по своей сути.

На фонетическом уровне закон аналогии проявляется, например, в случае, когда вместо исторически ожидаемого звука в словоформе появляется другой, по аналогии с другими формами. Например, развитие звука о после мягкого согласного перед твердым на месте (ять): звезда - звёзды (из звзда - звзды ) по аналогии с формами весна - вёсны .

Аналогией может быть вызван переход глаголов из одного класса в другой, например, по аналогии с формами глаголов типа читать - читаю, бросать - бросаю появились формы полоскаю (вместо полощу ), махаю (вместо машу ), мяукаю (вместо мяучу ) и др. Особенно активна аналогия в ненормированной разговорной и диалектной речи (например, замена чередований: берегу - берегёшь вместо бережёшь по образцу несу - несёшь и т.п.). Так идет выравнивание форм, подтягивание их к более распространенным образцам.

Выравниванию системы ударений, в частности, подвержены некоторые глагольные формы, где сталкиваются книжная традиция и живое употребление. Например, достаточно устойчивой оказывается форма женского рода прошедшего времени глагола; ср.: звать - звал, зва ло, зва ли , но: звала ; рвать - рвал, рва ло, рва ли , но: рвала ; спать - спал, спа ло, спа ли , но: спала ; ожить - о жил, о жило, о жили , но: ожила . Естественно, что нарушение традиции коснулось именно формы женского рода (зва ла, рва ла, спа ла и т.п.), которое пока не допускается в литературном языке, но распространено в живом употреблении.

Много колебаний в ударении наблюдается в терминологической лексике, где также часто сталкивается традиция (как правило, это по происхождению латинские и греческие термины) и практика употребления в русских контекстах. Аналогия в этом классе слов оказалась в высшей степени продуктивной, а разночтения - крайне редкими. Например, большинство терминов переносит ударение на конечную часть основы, типа: аритми я, ишеми я, гипертони я, шизофрени я, идиоти я, зоофили я, эндоскопи я, дистрофи я, диплопи я, аллерги я, терапи я, электротерапи я, эндоскопи я, асимметри я и др. Но стойко сохраняют ударение внутри основы слова на -графия и -ция : фотогра фия, флюорогра фия, литогра фия, кинематогра фия, моногра фия; пагина ция, инкруста ция, индекса ция . В грамматическом словаре среди 1000 слов на -ция обнаружено лишь одно слово со смещенным ударением - фармаци я (фармацевтика) . Однако в других случаях наблюдается разное оформление слов в зависимости от их словообразовательного состава, например: гетероно мия (греч. nómos - закон), гетерофо ния (греч. phōnē - звук), гетерога мия (греч. gámos - брак), но: гетеростили я (греч. stýlos - столб), гетерофилли я (греч. phy llon - лист), в двух последних случаях можно усмотреть нарушение традиции и соответственно уподобление произношения. Кстати, в некоторых терминах современные словари фиксируют двоякое ударение, например с тем же компонентом -фония - диафо ния . Латинский термин industria БЭС дает в двух вариантах (инду стри я ), а словарь и отмечает форму индустри я как устаревшую и признает соответствующей современной норме форму инду стрия ; двоякое ударение фиксируется и в словах апопле кси я и эпиле пси я , как в упомянутом слове диафо ни я , хотя схожая модель диахрони я сохраняет единственное ударение. Разногласия в рекомендациях обнаруживаются и относительно слова кулина рия . Большая часть словарей считает литературной форму кулина рия , но в издании словаря С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой (1992) уже признаются литературными оба варианта - кулина ри я . Термины с компонентом -мания стойко сохраняют ударение -ма ния (англома ния, мелома ния, галлома ния, библиома ния, мегалома ния, эфирома ния, гигантома ния и др.). Словарь А.А. Зализняка дает 22 таких слова. Однако в профессиональной речи иногда под влиянием языковой аналогии ударение смещается к концу слова, например, медицинские работники чаще произносят наркомани я , чем наркома ния .

Перенос ударения на конечный основы отмечается даже в терминах, стойко сохраняющих исконное ударение, например мастопати я (ср. большую часть подобных терминов: гомеопа тия, аллопа тия, миопа тия, антипа тия, метриопа тия и др.). Часто различие в ударении объясняется разным происхождением слов - латинским или греческим: дислали я (от дис... и греч. lalia - речь), диспепси я (от дис... и гр. pepsis - пищеварение), дисплази я (от дис... и гр. plasis - образование); диспе рсия (от лат. dispersio - рассеяние), диску ссия (от лат. discussio - рассмотрение).

Таким образом, в терминологических моделях слов наблюдаются противоречивые тенденции: с одной стороны, сохранение традиционных форм слов, опирающихся на этимологию словообразования, а с другой стороны, стремление к унификации, уподоблению форм.

Выравнивание форм под действием закона аналогии можно наблюдать и в грамматике, например в изменении глагольного и именного управления: так, управление глагола поражаться дат. п. (чему, вместо чем) возникло по аналогии с другими глаголами (изумляться чему, удивляться чему). Часто такие изменения оцениваются как ошибочные, недопустимые в литературном языке (например, под влиянием сочетания вера в победу возникло ошибочное сочетание уверенность в победу вместо уверенность в победе ).

Особенно активным в современном русском языке оказывается действие закона речевой экономии (или экономии речевых усилий). Стремление к экономичности языкового выражения обнаруживается на разных уровнях языковой системы - в лексике, словообразовании, морфологии, синтаксисе. Действие этого закона объясняет, например, замену форм следующего типа: грузин из грузинец , лезгин из лезгинец , осетин из осетинец (однако башкирец - ?); о том же свидетельствует нулевое окончание в родительном падеже множественного числа у ряда классов слов: пять грузин вместо грузинов ; сто грамм вместо сто граммов; полкило апельсин, помидор, мандарин вместо апельсинов, помидоров, мандаринов и т.п.

Особенно большой резерв в этом отношении имеет синтаксис: словосочетания могут послужить базой для образования слов, а сложные предложения могут быть свернуты до простых и т.п. Например: электропоезд (электрический поезд) , зачетка (зачетная книжка), гречка (гречневая крупа) и т.п. Ср. также параллельное употребление конструкций типа: Брат сказал, что приедет отец. - Брат сказал о приезде отца . Об экономичности языковых форм свидетельствуют разнообразные аббревиатуры, особенно если аббревиатурные образования приобретают постоянную форму наименований - существительных, способных подчиняться нормам грамматики (вуз, учиться в вузе ).

Развитие языка, как и развитие в любой другой сфере жизни и деятельности, не может не стимулироваться противоречивостью протекающих процессов. Противоречия (или антиномии ) свойственны самому языку как феномену, без них немыслимы какие-либо изменения. Именно в борьбе противоположностей проявляется саморазвитие языка.

Обычно выделяют пять-шесть основных антиномий: антиномия говорящего и слушающего; антиномия узуса и возможностей языковой системы; антиномия кода и текста; антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака; антиномия двух функций языка - информационной и экспрессивной, антиномия двух форм языка - письменной и устной.

Антиномия говорящего и слушающего создается в результате различия в интересах вступающих в контакт собеседников (или читателя и автора): говорящий заинтересован в том, чтобы упростить и сократить высказывание, а слушающий - упростить и облегчить восприятие и понимание высказывания.

Столкновение интересов создает конфликтную ситуацию, которая должна быть снята путем поиска удовлетворяющих обе стороны форм выражения.

В разные эпохи жизни общества этот конфликт разрешается по-разному. Например, в обществе, где ведущую роль играют публичные формы общения (диспуты, митинги, ораторские призывные, убеждающие речи), в большей степени ощутима установка на слушающего. Античные риторики во многом построены с учетом именно этой установки. В них даются четкие правила для построения убеждающей речи. Недаром приемы риторики, организации публичной речи активно насаждаются в современной общественно-политической ситуации России, когда принцип гласности, открытого выражения своего мнения возводится в ведущий критерий деятельности парламентариев, журналистов, корреспондентов и др. В настоящее время появляются пособия и руководства, посвященные проблемам ораторской речи, проблемам ведения диалога, проблемам культуры речи, в понятие которой включается не только такое качество, как литературная грамотность, но и особенно выразительность, убедительность, логичность.

В другие эпохи может ощущаться явное господство письменной речи и ее влияние на процесс общения. Установка на письменный текст (преобладание интересов пишущего, говорящего), текст предписания преобладала в советском обществе, и именно ей была подчинена деятельность средств массовой информации. Таким образом, несмотря на внутриязыковую сущность данной антиномии, она насквозь пронизана социальным содержанием.

Так конфликт между говорящим и слушающим разрешается то в пользу говорящего, то в пользу слушающего. Это может проявиться не только на уровне общих установок, как было отмечено выше, но и на уровне самих языковых форм - в предпочтении одних и отрицании или ограничении других. Например, в русском языке начала и середины XX в. появилось много аббревиатур (звуковых, буквенных, отчасти слоговых). Это было в высшей степени удобно для того, кто составлял тексты (экономия речевых усилий), однако в настоящее время все больше появляется расчлененных наименований (ср.: общество защиты животных, управление по борьбе с организованной преступностью, общество художников-станковистов ), которые не отрицают употребление аббревиатур, но, конкурируя с ними, обладают явным преимуществом воздействующей силы, поскольку несут в себе открытое содержание. Очень нагляден в этом отношении следующий пример: в «Литературной газете» от 05.06.1991 г. помещено письмо патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, в котором дано резкое осуждение практики использования аббревиатуры РПЦ (Русская православная церковь) в нашей печати. «Ни дух русского человека, ни правила церковного благочестия не позволяют производить такую подмену», - пишет патриарх. Действительно, такая фамильярность в отношении к Церкви оборачивается серьезной духовной утратой. Наименование РПЦ превращается в пустой значок, не затрагивающий духовных струн человека. Алексий II так заканчивает свои рассуждения: «Надеюсь, что натужные сокращения типа РПЦ или бытовавших некогда «В. Великий» и даже «И. Христос» не будут встречаться в церковной речи».

Антиномия кода и текста - это противоречие между набором языковых единиц (код - сумма фонем, морфем, слов, синтаксических единиц) и их употреблением в связной речи (текст). Здесь существует такая связь: если увеличить код (увеличить количество языковых знаков), то текст, который строится из этих знаков, сократится; и наоборот, если сократить код, то текст непременно увеличится, так как недостающие кодовые знаки придется передавать описательно, пользуясь оставшимися знаками. Хрестоматийным примером такой взаимосвязи служат названия наших родственников. В русском языке для наименования различных родственных отношений в пределах семьи существовали специальные термины родства: деверь - брат мужа; шурин - брат жены; золовка - сестра мужа; свояченица - сестра жены, сноха - жена сына; свекор - отец мужа; свекровь - жена свекра, мать мужа; зять - муж дочери, сестры, золовки; тесть - отец жены; теща - мать жены; племянник - сын брата, сестры; племянница - дочь брата, сестры. Некоторые из этих слов (шурин, деверь, золовка, сноха, свекор, свекровь ) постепенно были вытеснены из речевого обихода, выпали слова, но понятия-то остались. Следовательно, на их месте все чаще стали употребляться описательные замены (брат жены, брат мужа, сестра мужа и т.д.). Количество слов в активном словаре уменьшилось, а текст в результате увеличился. Другим примером соотношений кода и текста может служить соотношение термина и его дефиниции (определения). Определение дает развернутое толкование термина. Следовательно, чем чаще будут в тексте употребляться термины без их описания, тем короче будет текст. Правда, в данном случае сокращение текста при удлинении кода наблюдается при условии, когда не меняется число объектов наименования. Если же новый знак появляется для обозначения нового объекта, то строение текста не меняется. Увеличение кода за счет заимствований происходит в тех случаях, когда иноязычное слово может быть переведено только словосочетанием, например: круиз - морское путешествие, сюрприз - неожиданный подарок, брокер (маклер) - посредник при совершении сделки (обычно при биржевых операциях), лонжа - приспособление в цирке, страхующее артистов для исполнения опасных трюков, кемпинг - лагерь для автотуристов.

Антиномия узуса и возможностей языка (по-другому - системы и нормы) заключается в том, что возможности языка (системы) значительно шире, чем принятое в литературном языке употребление языковых знаков; традиционная норма действует в сторону ограничения, запрета, тогда как система способна удовлетворить большие запросы общения. Например, норма фиксирует недостаточность некоторых грамматических форм (отсутствие формы 1-го лица единственного числа у глагола победить , отсутствие противопоставления по видам у ряда глаголов, которые квалифицируются как двувидовые, и т.д.). Употребление компенсирует такие отсутствия, пользуясь возможностями самого языка, часто привлекая для этого аналогии. Например, в глаголе атаковать словарно, вне контекста не различаются значения совершенного или несовершенного вида, тогда, вопреки норме, создается пара атаковать - атаковывать по аналогии с глаголами организовать - организовывать (форма организовывать уже проникла в литературный язык). По такому же образцу создаются формы исполъзовывать, мобилизовывать и др., находящиеся только на стадии просторечия. Так норма сопротивляется возможностям языка. Еще примеры: система дает два типа окончания существительных в именительном падеже множественного числа - домы/дома, инженеры/инженера, томы/тома, цехи/цеха . Норма же дифференцирует формы, учитывая стилевые и стилистические критерии: литературно-нейтральное (профессора, учителя, инженеры, тополя, торты ) и профессиональное (торта, кожуха, мощностя, якоря, редактора, корректора ), просторечное (площадя, матеря ), книжное (учители, профессоры ).

Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака , проявляется в том, что означаемое и означающее всегда находятся в состоянии конфликта: означаемое (значение) стремится к приобретению новых, более точных средств выражения (новых знаков для обозначения), а означающее (знак) - расширить круг своих значений, приобрести новые значения. Ярким примером асимметричности языкового знака и ее преодоления может служить история слова чернила с достаточно прозрачным значением (чернь, черный - чернила ). Первоначально и конфликта не было - одно означаемое и одно означающее (чернила - вещество черного цвета). Однако со временем появляются вещества иного цвета для выполнения той же функции, что и чернила, так возник конфликт: означающее одно (чернила ), а означаемых несколько - жидкости разного цвета. В результате возникли абсурдные с точки зрения здравого смысла сочетания красные чернила, синие чернила, зеленые чернила . Абсурдность снимается следующим шагом в освоении слова чернила , появлением словосочетания черные чернила ; таким образом, слово чернила утратило сему черное и стало употребляться в значении «жидкость, используемая для письма». Так возникло равновесие - означаемое и означающее «пришли к согласию».

Примерами асимметричности языковых знаков могут служить слова котенок, щенок, теленок и др., если они употребляются в значениях «детеныш кошки», «детеныш собаки», «детеныш коровы», в которых нет дифференциации по признаку пола и потому одно означающее относится к двум означаемым. При необходимости же точного указания на пол возникают соответствующие корреляции - теленок и телка , кошка и кот и др. В таком случае, скажем, наименование теленок означает только детеныша мужского пола. Еще пример: слово депутат означает лицо по должности независимо от пола (один знак - два означаемых). То же и в других случаях, например, когда сталкиваются обозначения лица, существа и предмета: бройлер (помещение для цыплят и цыпленок), классификатор (прибор и тот, кто классифицирует), мультипликатор (устройство и специалист по мультипликации), кондуктор (деталь машины и работник транспорта) и т.п. Такое неудобство форм язык стремится преодолеть, в частности, путем вторичной суффиксации: разрыхлитель (предмет) - разрыхлительщик (лицо), перфоратор (предмет) - перфораторщик (лицо). Одновременно с такой дифференциацией обозначений (лицо и предмет) происходит и специализация суффиксов: суффикс лица -тель (ср.: учитель ) становится обозначением предмета, а значение лица передается суффиксом -щик .

Возможная асимметричность языкового знака в наше время приводит к расширению значений многих слов, их обобщенности; это, например, обозначения различных должностей, званий, профессий, которые одинаково подходят к мужчине и женщине (адвокат, летчик, врач, профессор, ассистент, директор, лектор и др.). Даже если и возможны коррелирующие формы женского рода при подобных словах, то они либо имеют сниженную стилистическую окраску (лекторша, врачиха, адвокатша ), либо приобретают иное значение (профессорша - жена профессора). Нейтральные коррелирующие пары более редки: учитель - учительница, председатель - председательница ).

Антиномия двух функций языка сводится к противопоставлению чисто информационной функции и экспрессивной. Обе действуют в разных направлениях: информационная функция приводит к однотипности, стандартности языковых единиц, экспрессивная - поощряет новизну, оригинальность выражения. Речевой стандарт закрепляется в официальных сферах общения - в деловой переписке, юридической литературе, государственных актах. Экспрессия, новизна выражения более свойственна речи ораторской, публицистической, художественной. Своеобразный компромисс (а чаще именно конфликт) обнаруживается в СМИ, особенно в газете, где экспрессия и стандарт, как считает В.Г. Костомаров, являются конструктивным признаком.

Можно назвать еще одну сферу проявления противоречий - это антиномия устной и письменной формы языка . В настоящее время в связи с возрастающей ролью спонтанного общения и ослаблением рамок официального публичного общения (в прошлом - подготовленного в письменной форме), в связи с ослаблением цензуры и самоцензуры изменилось само функционирование русского языка.

В прошлом достаточно обособленные формы реализации языка - устная и письменная - начинают в каких-то случаях сближаться, активизируя свое естественное взаимодействие. Устная речь воспринимает элементы книжности, письменная - широко использует принципы разговорности. Начинает разрушаться само соотношение книжности (основа - письменная речь) и разговорности (основа - устная речь). В звучащей речи появляются не только лексико-грамматические признаки книжной речи, но и чисто письменная символика, например: человек с большой буквы , доброта в кавычках , качество со знаком плюс (минус) и др.

Причем из устной речи эти «книжные заимствования» вновь переходят в письменную речь уже в разговорном варианте. Вот некоторые примеры: Кулуарные договоренности мы оставляем за скобками (МК, 1993, 23 марта); Только медицинских работников, обслуживающих 20 клиентов вытрезвителя, я насчитал 13 плюс психолог, плюс четыре консультанта (Правда, 1990, 25 февр.); Один из побочных эффектов этой так называемой фетальной терапии - общее омоложение организма, изменение в «минус» биологического возраста (Веч. Москва, 1994, 23 марта); Эти очаровательные белокурые девочки в таких же синих, как и его костюм, пиджачках и юбочках, с белоснежными блузочками, в этих прекрасных ярко-оранжевых толсто надутых жилетах тире поясах, стали вдруг недоступны ему, как Царство Небесное (Ф. Незнанский. Частное расследование).

Так границы форм речи становятся размытыми, и, как считает В.Г. Костомаров, появляется особый тип речи - книжно-устная речь.

Такая ситуация предопределяет усиление взаимопроникновения книжности и разговорности (устного и письменного), что приводит в движение соприкасаемые плоскости, рождая новое языковое качество на базе новых столкновений и противоречий. «Зависимость функционирования языковых средств от формы речи снижается, но возрастает их привязанность к теме, сфере, ситуации общения».

Все эти антиномии, о которых шла речь, являют собою внутренние стимулы развития языка. Но благодаря воздействию социальных факторов их действие в разные эпохи жизни языка может оказаться более или менее интенсивным и открытым. В современном языке многие из названных антиномий стали особенно активными. В частности, наиболее яркими явлениями, характерными для функционирования русского языка нашего времени, М.В. Панов считает усиление личностного начала, стилистический динамизм и стилистическую контрастность, диалогичность общения. Так, социо- и психолингвистические факторы оказывают влияние на особенности языка современной эпохи.

Внутренние и внешние языковые изменения. Почему и как происходят изменения в социальном статусе ЯЗЫКОВ?

В истории языков различают изменения внутренние (или внутриязыковые), происходящие в самом языке, и внешние, связанные с изменениями в социальных функциях языка.

Вот примеры внутриязыковых изменений:

1) В фонетике: появление новых звуков (например, в раннем праславянском языке не было шипящих: [ж], [ч], [ш] - довольно поздние звуки во всех славянских языках, возникшие в результате смягчения звуков соответственно [г], [к], [х]); утрата каких-то звуков (например, два разных прежде звука перестают различаться: так, древнерусский звук, обозначавшийся старинной буквой Ъ >, в русском и белорусском языках совпал со звуком [е], а в украинском - со звуком [i], ср. др.-рус. снЪгъ, рус., белорус, снег, укр. снiг).

2) В грамматике: утрата каких-то грамматических значений и форм (например, в праславянском языке все имена, местоимения и глаголы имели, кроме форм единственного и множественного числа, еще формы двойственного числа, употреблявшиеся, когда речь шла о двух предметах; позже категория двойственного числа утратилась во всех славянских языках, кроме словенского); примеры противоположного процесса: формирование (уже в письменной истории славянских языков) особой глагольной формы - деепричастия; разделение прежде единого имени на две части речи - существительные и прилагательные; формирование относительно новой в славянских языках части речи - числительного. Иногда грамматическая форма меняется без изменения значения: раньше говорили го́роды, сне́ги, а сейчас города́, снега́.

3) В лексике: многочисленные и исключительно разнообразные изменения в лексике, фразеологии и лексической семантике. Достаточно сказать, что в издании "Новые слова и значения: Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 70-х годов / Под ред. Н. 3. Котеловой" (М., 1984. - 806 с.), включившем только наиболее заметные инновации десяти лет, около 5500 словарных статей.

Внешние языковые изменения - это изменения в судьбе языка: в характере его использования, в отношении людей к языку. Например, с течением времени могут расшириться или сузиться общественные функции языка и сферы его использования; измениться его юридический статус, его престиж дома и за рубежом. Язык может получить распространение как средство межэтнического или межгосударственного общения или, напротив, утратить роль языка-посредника. Важными событиями социальной истории языка являются создание его письма и письменности, сложение его литературной (нормированной) формы существования, появление литературной традиции и создание шедевров искусства слова.

В истории языков изменения внутренние и изменения в судьбе языка часто переплетены. Наиболее глубокие процессы социальной истории языка обычно или приводят к изменениям в структуре, или как-то отражаются в ней. Например, превращение диалекта в койне (наддиалектное средство общения) может сопровождаться отказом от узкоместных особенностей речи или заимствованием диалектных явлений более широкого ареала. Вытеснение одного языка другим может заключаться в постепенном разрушении его структуры. Именно так постепенно угасал в Германии XVII - начала XVIII в. славянский язык полабян. Внутренние изменения обычно происходят также и в ассимилирующем языке.

Едва ли не все типологически возможные события "внешней" истории были в сложной и яркой судьбе латыни. 1) Выход языка за пределы своего этноса: вначале (III - II вв. до н. э.) - распространение наречия древней Лации по всей Италии, позже (II в. до н. э. - V в. н. э.) - латинизация будущих романских народов: кельтских племен Галлии, племен иберов на Пиренейском полуострове, фракийских племен Дакии. 2) Формирование разнообразных общественных функций языка, расширение сфер его употребления: превращение латыни в универсальное средство общения древнеримского социума. 3) Формирование литературного языка, его нормативно-стилистическая обработка и регламентация (I в. до н. э. - III в. н. э.); расцвет древнеримской литературы: ее "золотой век", связанный с именами Цицерона, Катулла, Горация, Овидия, и более поздняя "серебряная латынь" (творчество Сенеки, Тацита, Апулея). 4) Отказ социума от использования языка: к этому привел разрыв между нормами классической латыни и развивающимися народно-разговорными вариантами латинского языка (III - VI вв.); в результате функционирование латыни как живого языка прекращается. 5) Использование языка в качестве межнационального средства общения: в VII - XIV вв. латынь становится письменным языком Западной и Центральной Европы, языком католической церкви, науки, права, отчасти литературы. При этом средневековая латынь ведет себя как живой язык: меняются нормы синтаксиса, бурно растет словарь. 6) Архаизирующее вторичное нормирование языка: недолгое возрождение (или реставрация) норм классической "золотой латыни" в эпоху гуманизма (XIV - XV вв.) - в сочинениях Томаса Мора, Джордано Бруно, Эразма Роттердамского, Томмазо Кампанеллы, Миколая Коперника и др. На латыни написаны отдельные сочинения Данте, Петрарки, Боккаччо. Однако искусственно очищенная латынь гуманистов оказалась нежизненной и, главное, не могла противостоять расширению общественных функций народных языков. 7) Сужение сферы использования языка: начиная с XVI в. латынь постепенно вытесняется народными языками; раньше всего - из художественного словесного творчества (так, "Божественная комедия" Данте написана на итальянском, но его ученый трактат о народном языке - еще по-латыни). Дольше всего латынь держалась в науке: еще в XVI - XVIII вв. на латыни написаны сочинения Гассенди, Бэкона, Декарта, Спинозы, Ньютона, многие труды Ломоносова. Вплоть до XVIII в. латынь оставалась языком дипломатии. В XX в. латынь продолжает быть официальным языком католической церкви и актов Ватикана, а также отчасти - языком науки (в номенклатуре медицины, биологии, в интернациональном инвентаре терминоэлементов).

Основоположники сравнительно-исторического языкознания Ф. Бонн, Раск, А. Шлейхер, а также их последователи, изучавшие языковые изменения, совершавшиеся на протяжении многих сто­летий и тысячелетий, никогда не считали вопрос о темпах развития языка особой проблемой. Они просто были уверены, что языки изменяются очень медленно. В нашем отечественном языкознании в период господства так называемого нового учения о языке ши­роко пропагандировалась теория скачков.

Основоположником тезиса о скачкообразном развитии языков следует считать Н. Я. Марра, предполагавшего, что развитие че­ловеческого языка как идеологической надстройки в основном представляет собою историю революций, разрывавших цепь после­довательного развития звуковой речи.

Рассматривая причины различных изменений в языках мира, Н. Я. Марр заявлял, что источником этих изменений являются «не внешние массовые переселения, а глубоко идущие революционные сдвиги, которые вытекали из качественно новых источников мате­риальной жизни, качественно новой техники и качественно ново­го социального строя. В результате получилось новое мышление, а с ним новая идеология в построении речи и, естественно, новое в технике» .

По словам Н. Я. Марра, нет культур изолированных и расовых, так же нет, как нет расовых языков: «есть система культур, как<298> есть различные системы языков, сменявшие друг друга со сменой хозяйственных форм и общественности с таким разрывом со ста­рыми формами, что новые типы не походят на старые так же, как курица не похожа на яйцо, из которого она вылупилась» .

Резкой критике эта теория была подвергнута И. В. Сталиным во время языковедческой дискуссии 1950 года. Сталин отмечал, что марксизм не признает внезапных взрывов в развитии языка, внезапной смерти существующего языка и внезапного построения нового языка . Марксизм считает, что переход языка от старого качества к новому происходит не путем взрыва, не путем уничтожения существующего языка и создания нового, а путем постепенного накопления элементов нового качества, следователь­но, путем постепенного отмирания элементов старого качества .

Теория внезапных скачков и взрывов, составлявшая одно из важнейших теоретических постулатов нового учения о языке, была справедливо подвергнута критике во время языковедческой дискуссии 1950 года, проходившей на страницах газеты «Правда».

Внезапный скачок и взрыв существующей языковой системы в корне противоречит сущности языка как средства общения. Внезапное коренное изменение неизбежно привело бы любой язык в состояние полной коммуникативной непригодности.

Внезапные скачки в развитии языка невозможны еще и по другой причине. Язык изменяется неравномерно. Одни его со­ставные элементы могут измениться, тогда как другие его эле­менты могут сохраняться в течение длительного времени, иногда на протяжении целых столетий. Неравномерность изменений наблюдается даже в пределах одного языкового уровня, скажем, фонологического уровня. Если сравнить фонологические системы прибалтийско-финских и пермских языков, то можно установить, что система гласных фонем в прибалтийско-финских языках более архаична, тогда как система согласных фонем подверглась очень сильным изменениям. Как раз наоборот обстоит дело в пермских языках. В этих языках система согласных фонем более архаична и в то же время система гласных фонем очень сильно изменилась. Между изменениями, совершающимися в разных сферах языка, вообще может не быть какой-либо взаимозависимости. Так, на­пример, консонантизм и вокализм в скандинавских языках арха­ичнее консонантизма немецкого языка, однако древняя падежная и глагольная системы разрушились в скандинавских языках в гораздо большей степени.

Осуществление языковых изменений путем медленной эволю­ции является наиболее типичным. Теория скачков в развитии язы­ка возникла в результате механического перенесения теории скач­ков, применимой к различным химическим процессами т. п., - к истории развития общества, разделенного на враждебные классы.<299>

Принципиальное отрицание теории скачков и взрывов в раз­витии языка, однако, не должно вести к выводу о том, что разви­тие языка совершается всегда в плане очень медленной и постепен­ной эволюции. В истории языков наблюдаются периоды относи­тельно более интенсивно происходящих изменений, когда в опре­деленный промежуток времени происходит в языке гораздо боль­ше различных изменений, чем в предыдущие периоды.

Известный французский исследователь новогреческого язы­ка А. Мирамбель замечает по этому поводу следующее: «Основ­ные изменения, придавшие греческому языку послеклассического периода его специфическую форму, осуществились в период времени, начиная с образования общегреческого языка, т. е. с элли­нистической эпохи до половины Средневековия, однако, несмотря на значительные хронологические периоды, разделяющие различ­ные факты, в период времени с I в. д. н. э. до конца III в. произошли наиболее многочисленные изменения». 4 5

Если рассматривать историю французского языка, то нетруд­но заметить, что наиболее существенные качественные изменения в системе языка произошли в период с II по VIII в. В числе этих радикальных изменений можно отметить следующее:

В области вокализма в течение VI, VII и VIII вв. большинство гласных переходит в дифтонги. 4 6

Состав согласных пополнился к VIII в. двумя аффрикатами ts и C. После VI в. на территории Галии d ", возникшее из со­гласного g , перед гласными е, i, a переходит в аффрикату G . В VII в. на территории Франкского государства интервокаль­ный согласный d стал звучать как межзубный đ (d), конечный t после гласного - как межзубный t (J).

Таким образом, к IX в. н. э. состав гласных и согласных народной латыни настолько изменился, что можно уже го­ворить о качественно новом составе гласных и согласных французского языка.

В народной латыни к VII в. сохранились только два падежа: именительный и винительный, который при помощи предлогов стал выполнять функции всех других падежей. Эти явления по существу означали полную перестройку падежной системы.

Утрата конечных неударных гласных (VII-VIII вв. н. э.) при­вела к тому, что флексии существительных и прилагательных различных типов склонения совпали. Она способствовала также унификации различных типов спряжения глагола.

Аналитические конструкции, выражавшие в народной латыни действие в плане прошлого и в плане будущего, к VIII в. преоб<300>разовались в формы времени, что дало в романских языках, и в частности, во французском языке, Passй composй и Futur simple. Например, j"ai йcrit une lettre (

Нетрудно заметить, что в этом периоде имеется промежуток времени, определяемый VI, VII и VIII вв., в рамках которого совер­шалось наибольшее число наиболее существенных изменений.

В период с IX по XV в. в истории французского языка также происходили изменения. В частности в этот период произошли следующие явления: 1) превращение дифтонгов в монофтонги (XII- XVIII в.), 2) образование носовых гласных, 3) упрощение групп согласных, 4) окончательная утрата конечных согласных р, t , k , s , 5) утрата категории падежа, 6) выравнивание именных форм, 7) появление категории определенности и неопределенности, 8) постепенное отмирание флексии и унификация форм по принципу аналогии, 9) уточнение значений временных форм, 10) установле­ние твердого порядка слов.

С XII в. начинается процесс постепенного разрушения флектив­ной системы. XIVи XV вв. - это эпоха, когда флективная сис­тема разрушается особенно интенсивно, когда ярко и настойчиво проходит тенденция к аналогии, к унификации и выравниванию форм.

Причины этих периодов более интенсивных изменений в до­статочной степени не изучены. Нельзя также с достаточной уве­ренностью сказать, во всех ли языках наблюдаются подобные пе­риоды. По-видимому, причинами этих периодов является чисто слу­чайное скопление различных обстоятельств. В системе каждого языка, очевидно, имеются какие-то звенья, на которых держатся все остальные элементы языковой структуры. Если опорное звено подвергается разрушению, то можно предполагать, что это собы­тие влечет за собой целую серию относительно быстро следующих друг за другом изменений. Так, например, в составе гласных народ­ной латыни на протяжении I-II вв. н. э. осуществился переход ко­личественного различия гласных в качественное. Долгие гласные ос­тались закрытыми, краткие стали открытыми. Разрушение этого зве­на повлекло за собой целый ряд следствий. В конце V в. гласные от­крытого слога получают удлинение. Выше говорилось о том, что сосредоточение долготы и ударения создает увеличение произно­сительных усилий. Это неудобство позднее было устранено: долгие ударные гласные открытого слога перешли в дифтонги, например, pę?de "нога" превратилось в pied; f??de "вера" превратилось в feid. СXII века начинается превращение дифтонгов в монофтонги.

Следует также отметить другое очень важное явление - это изменение характера ударения. В народной латыни силовое уда<301>рение начало преобладать над музыкальным, что вызвало редук­цию, а затем утрату неударных гласных. Утрата неударных глас­ных вызывала некоторые изменения и в области согласных, на­пример, появление групп согласных с/и их дальнейшее фонетичес­кое изменение.

Значительные изменения в области склонения и спряжения вызвали такие фонетические изменения, как утрата конечного m , что привело к утрате категории падежа в единственном числе и способствовало развитию аналитического строя.

Таким образом, все зависит от того, в какой мере изменения затрагивают узловые звенья языковой системы и насколько эти изменения способны повлечь за собой целый ряд существенных след­ствий.